Гвалиор вытащил из-за пазухи фляжку.

– На, выпей. Станет теплее.

Тиргей кротко улыбнулся и протянул руку мимо фляжки.

– Спасибо…

Тем временем возле венна закрутилась в воздухе большая, сголубя, летучая мышь. Когда-то все они казались ему одинаковыми, но теперь онвыучился их различать. Этот молодой самец был доверчивей и любопытней других.Он не пытался уволочь у Пса еду, но всякий раз, когда тот брал в руки кусок,подлетал, садясь иногда на самый рычаг ворота, и внимательно наблюдал. Сначалавенн прогонял его: «Самому мало!» Потом однажды увидел, как аррант предложилзверьку крошку, а тот съел. «Если у тебя живот не принимает, мне быотдал», – зло подумал Пёс, но тотчас устыдился. В памяти всплыли сказаниямудрых старух о Великой Ночи, длившейся, как известно, тридцать лет и три года.О том, как звери выходили из заметённых снегом лесов к жилищам людей в надеждена пропитание и тепло – и люди с ними делились…

С тех пор венн всякий раз протягивал пещерному летуну наладони крохотную толику пищи. Тот пока ещё страшился брать прямо с руки,опасаясь подвоха. Серый Пёс клал ему крошки на бревно ворота. День ото днямаленький охотник садился всё ближе…

Гвалиор упёрся ладонями в ворот, налёг и начал толкать,давая Псу короткую передышку. Он всегда так делал, когда ему удавалось ихнавестить.

– Скажи, что за работы происходят поблизости? –спросил надсмотрщика Тиргей. – Мы всё время чувствуем сотрясения…

– Штрек новый рубят, – отозвался нардарец. –Выше уровнем. Жила там одна очень хитрая, с другой стороны подобраться хотят.Только камень очень уж ненадёжный. Всё время глыбы вываливаются.

Тиргей с досадой хлопнул себя по колену.

– Взялись всё-таки!.. Ох, накличут беду! Говорил же я иШаркуту, и Церагату – там такого обвала можно дождаться…

Всем троим вспомнилась давняя история с двадцать девятымуровнем и огненными опалами. Но вслух о ней не упомянул никто. Распорядитель истарший назиратель сами в опасный штрек точно уж не полезут. И надсмотрщиков непошлют. А жизни рабов, чьей кровью будут политы добытые камни, для того идругого значат очень немного…

Серый Пёс слушал молча. Он несколько раз бывал под обвалом.Дважды ему удавалось ощутить грозное напряжение нависших слоёв и вовремяотскочить прочь, выдёргивая с собой напарника – безногого калеку. Один раз ихвсё-таки накрыло, и Пёс полсуток простоял на четвереньках, удерживаяпридавившую глыбу, – пока их с халисунцем не откопали. Собственно,откапывали не их. Жила там была уж больно хорошая, и её не захотели терять…

Венн отнял от бревна одну руку, щипнул чуть-чуть хлеба ипротянул плясавшему в воздухе зверьку. Тот быстрее заработал крыльями… и СерыйПёс впервые ощутил прикосновение его коготков. Пушистое чёрное тельце так и неопустилось всей тяжестью ему на ладонь, перепончатый летун ещё не вполнеутратил настороженность, но острая мордочка всё-таки ткнулась в руку человека,схватив угощение. Зверёк перелетел на бревно и стал чинно есть, придерживаякусочек когтистыми сгибами крыльев… Серый Пёс вспомнил собак, живших у негодома, вспомнил своего любимца – косматого кобеля знаменитой веннской породы,огромного, небрехливого волкодава, наделённого редкой свирепостью иблагородством… Ну то есть как сказать – «своего»? Венны рода Серого Псаполагали, что принадлежат своим собакам не меньше, чем те – им. А то и поболее.Как родичи отца, Снегири, и красногрудые птицы, безбоязненно залетавшие в избы…Кто чей? Поди разбери… Кобель был стар. Он родился в ту же весну, что и егодвуногий побратим. Когда мальчик учился ходить, он придерживался за длинную шерстьтерпеливого друга. Когда подрос – стал ходить с ним на охоту, и разумник-пёсприсматривал за сорванцом, чтобы тот глупостей каких не наделал… Как онстепенно и бережно брал лакомство из руки. Чуть касаясь, вежливо, осторожно – ине заподозришь рядом с ладонью двухвершковых клыков, готовых мгновеннообнажиться при шорохе незнакомых шагов!.. Последний раз мальчик-Пёс виделпобратима при свете пламени, лизавшего крышу общинного дома. Кобель, утыканныйстрелами, так и не разомкнул зубов на горле загрызенного сегвана…

– …Ты только из-за нас не лезь, пожалуйста, нарожон, – сказал Гвалиору Тиргей. И добавил, мягко улыбнувшись: – Что же мыделать-то будем, если Церагат обозлится и тебя выгонит?.. Как есть пропадём…

У летучих мышей, обитавших под сводом пещеры, появилисьдетёныши.

– Вот это да! – изумился Тиргей, когда сверхуначал раздаваться пронзительный писк и Серый Пёс объяснил арранту, в чёмдело. – Стало быть, я не ошибся в расчётах и наверху сейчас действительноначался месяц Тучегонителя!.. Кстати, знаешь ли ты, брат мой, что мышиобыкновенно избирают в качестве родильного чертога одну какую-то пещеру – ипоколение за поколением возвращаются только в неё, чтобы дать жизнь очередномупотомству?

– Хорошую же пещеру они для этого присмотрели… –проворчал венн.

Тиргей развёл руками.

– Возможно, друг варвар, они жили и рожали здесь замного веков до того, как в эти горы пришли первые люди!

Крылатый самец, научившийся доверять Серому Псу, уселся наворот между его ладонями и громко заворковал. В голосе зверька венну отчётливопослышалась гордость. «Не иначе, отцом стал? Или старшим братом новорождённогомалыша?..»

– А ты дарил когда-нибудь жизнь? – вдруг спросилон арранта.

– Любовь – дарил, – улыбнулся Тиргей. И добавил спокаянной усмешкой: – Ведь каждый раз, дурень, боялся, кабы чего не случилось.Ребёнка то бишь… А теперь как подумаю, что там, может, дочка или сынок ужебегает, так на душе и потеплеет. Всё-таки… продолжение. – Он не сталспрашивать Серого Пса, изведал ли тот чудо, именуемое благосклонностью женщины.Тиргей помнил мальчика двенадцати лет от роду, посаженного в деревянную клетку.

– Эта ваша Прекраснейшая… – начал было венн. Ноосёкся и замолчал: в памяти всплыл разговор на поляне окаменевшего леса.

– Я помню, ты как-то спрашивал про Неё, – сказаларрант. – И я ещё тебя осмеял, что, мол, за выродок тебе наплёл, будто Ейставят страшные храмы в дебрях лесов и поклоняются с кровавыми жертвами… Несердись. Я не хотел обидеть тебя. Я не подумал о том, что у вас, должно быть,столь же мало известно о нашей стране, как и у нас – о веннских лесах.Понимаешь, всякий человек видит свою родину центром Вселенной, а остальноемироздание – захудалыми окрестностями. Каждый полагает свой народ избраннымсреди прочих и думает, что о нём не слыхал только полный невежда…

«Особенно если этот народ создал могущественную державу,если его корабли посетили все уголки подлунного мира, а слово „аррант“сделалось почти равнозначно слову „учёный“. Мы впали в соблазн неумеренной гордостии стали считать, что уж нас-то просто обязан знать каждый. Знать, восхищаться изавидовать. Мы залюбовались собственной мудростью и, кажется, утрачиваемспособность слушать других…»