— А как относится Жан-Клод к тому, что ты спишь с Микойи с Натэниелом?

— Нормально относится.

Она наморщила лоб:

— Так ты, значит, спишь с… — она подсчитала, -…тремямужчинами?

— Гм, с четырьмя… нет, пардон, с пятью.

— Пятью? Жан-Клод, Натэниел, Мика, и кто ещё?

— Ашер и Дамиан, — сказала я с ничего невыражающим лицом.

Про её лицо такого нельзя было сказать. У Ронни отвислачелюсть, глаза полезли на лоб, она была шокирована до потери дара речи.

Не начни она меня сегодня язвить, я бы ей это сказала как-топомягче или вообще не сказала бы. Сначала Ронни не могла смириться с моимроманом с вампиром, потом с тем, что мне не мешает живущий в доме мужчина, ещёменьше — с тем, что я живу с двумя мужчинами и мне это нравится. По сравнению сэтим два лишних вампира — пустячок.

— Позволь мне спросить прямо: ты с ними со всемитрахаешься?

Имелось в виду: совокупляюсь ли я с каждым из них? Строгоговоря, нет, но так как в списке «нет» после сегодня остался один Натэниел, тоя ответила:

— Да.

— И когда это все случилось?

— Ашер — после того, как ты ясно мне дала понять, чтотебе не нравится мой роман с Жан-Клодом, потому что он вампир. И я пересталатебе рассказывать о вампирах в роли бойфрендов.

— А когда Натэниел получил повышение от еды до секса?

— Недавно.

— А Дамиан? Ведь Дамиан даже не был на радаре.

— Такой уж выдался напряжённый день.

Она снова вытаращилась на меня.

— Ты серьёзно? Только сегодня?

Я кивнула, почти наслаждаясь её удивлением.

— И ты ничего мне не рассказала!

— Ты не хотела слышать. Ты бесилась из-за Жан-Клода, итебе противно было слышать, что мне в жизни с Микой нравится именно то, что тыненавидишь в жизни с Луи. Ты сама сказала, что тебе трудно стало со мнойговорить, потому что я так радуюсь всему, что тебя бесит.

Она испустила долгий-долгий вздох.

— Прости. Я слишком от тебя отдалилась.

— Мне не хватает наших разговоров.

— Разговоры-то были, — ответила она, — но мыобе стали фильтровать, что друг другу говорим. Дружба этого не выдерживает.

Она покачала головой.

— Да, — сказала я, — не выдерживает. Можно невсе рассказывать, но столько скрывать — это перебор.

— Я все равно не верю Жан-Клоду, и это ты меня учила,что вампиры — это просто покойники, как бы ни были они соблазнительны.

— Я сменила мнение.

— А я нет.

— Так что о вампирах в моей жизни мы говорить не будем.

— Остаются ещё двое, о которых можно говорить.

— Только если ты не будешь их сравнивать с бифштексом имолочным коктейлем.

— Послушай, последний раз, когда ты говорила оНатэниеле, ты жаловалась, что тебе рядом с ним очень неловко. Ты говорила о немтак, как я думала о Луи, так что в те времена жалобы у нас были одни и те же,но ты стала меняться. И когда говорила о Натэниеле, стала просто размякать.

— Да?

— Да, — кивнула она.

— Странно, насчёт меня и Натэниела все заметили раньшеменя, даже Ричард.

— Что?

Я покачала головой:

— О Ричарде я говорить не хочу. Скажу одно: я виделаего новую девушку.

— Господи, когда это?

Я помотала головой, потому что никак нельзя было рассказать,не упоминая о вампирах больше, чем Ронни хотела бы слышать. Сам факт, что онараздражалась, когда я упоминала о вампирах в моей жизни, делал невозможнымразговоры с ней об этой самой жизни. Как мне объяснить, что произошло сегоднямежду мной и Ричардом, не упоминая ardeur, Жан-Клода, Дамиана и прежнегомастера Дамиана? А если рассказать, начнётся лекция насчёт того, как Жан-Клодгубит мою жизнь из гнусных побуждений. Жан-Клод — это Жан-Клод, и я с этимкакое-то время назад смирилась.

Наконец я смогла произнести какие-то из этих мыслей вслух.Недавно я поняла, что правда — это единственный способ сохранить отношения, темболее развить. Я хотела, чтобы мы снова стали с Ронни подругами, настоящими,если это возможно.

— Почти все, что сегодня было, вертится вокругвампиров, Ронни. Если я не могу тебе о них говорить, то даже начать не могурассказывать, что произошло.

— Жан-Клод ещё сильнее запутал твою жизнь.

Я покачала головой:

— Вряд ли Жан-Клод мог бы такое придумать даже вкошмарном сне. Кроме того, он вообще вышел из себя, что Дамиан получил меняпервым.

— Первым? То есть он расстроился, что вы с Дамианомстали любовниками?

— Не могу сказать. Секс у нас был, а насчёт остальногоя ещё не решила.

— Ты всегда считала, что совокупление есть обязательство,Анита. Я этого никогда не понимала. Секс есть секс, бывает хороший, бывает неочень, но всего лишь секс, а не клятва верности.

Я пожала плечами:

— В несогласии по этому пункту мы давно с тобойсогласились.

— Да, было. Ты, сколько я тебя знаю, была моногамной.Один-единственный спутник до тех пор, пока тебе не перехочется с нимвстречаться или ты не решишь, что он не заслуживает оставаться твоимединственным. Пока не появился в твоей жизни Жан-Клод, ты была такаяправильная, как никто. То есть я не считала себя распутной, пока тебя невстретила и не сравнила. Рядом с тобой, монахиней, любая казалась шлюхой.

И это тоже было сказано с жёлчью.

— Я не знала, что у тебя такое чувство.

— Ничего плохого в нем не было, ты даже помогла мнеудержаться от некоторых неудачных решений. Я в тех случаях думала: а что скажетАнита? Подожду, выясню, есть ли у парня что-то, кроме смазливой морды.

— Ух ты! Никогда раньше ни у кого не былаангелом-хранителем.

Она пожала плечами:

— Меня не раздражали твои моральные ценности посравнению с моими. Я просто не понимаю, как это вышло, что передо мноймонотонная жизнь в моногамии, а у тебя гарем. Просто это кажется неправильным.

Вот тут я могла согласиться.

— Погоди, моногамия моногамией, но ты мне говорила, чтотакого секса, как с Луи, у тебя никогда не было.

— Нет, лучший в моей жизни секс был с одним мужиком…

Я перебила:

— … с по-настоящему большим дрыном, который знал, какэтим инструментом пользоваться. Красавец, белокурые локоны, большие синиеглаза, широкие плечи…