— Снимается точно так же, как надевается. — Онпросунул руку под ремни спереди, приподнял её, провёл вдоль шеи и сделалкакое-то движение плечом, которого я не уловила. Ремни просто сползли, иНатэниел вдруг оказался голым до пояса, а ремни свисали, как лепестки чёрногокожаного цветка. — Дальше они снимаются просто, но нужно время, чтобы ихнадеть обратно, так что если хочешь видеть весь процесс, приходи сегодня.

Он улыбнулся, стараясь умерить моё смущение. Не понимаю доконца, что меня смутило, разве что присутствие Ронни или то, что мне вскорепредстояло с ним. Кто хочет, может выбрать.

— Вот это, — спросила Ронни сдавленнымголосом, — то, что ты плечом вытворил. Это не больно было?

Он качнул головой, и волосы его разлетелись.

— Нет, я гибкий.

Ронни будто не могла справиться с собственным лицом: на нембыло выражение, которого она явно не хотела бы показывать.

— И насколько гибкий?

— Ронни, — предупредила я.

Она пожала плечами и посмотрела на меня — дескать, убейменя, ничего не могу поделать.

— Я понимаю, ты мне не скажешь. Ты только сегодня меняизвестила, что он повышен от продукта питания до бойфренда.

— Ронни! — сказала я с чуть большим нажимом.

Она состроила гримасу:

— Извини, извини. Я сегодня сама не своя. Болтаю, самане зная что, как у тебя обычно бывает.

— Ну, спасибо!

— Ты действительно мелешь языком, когда нервничаешь илитрахаться хочешь, — вставил Грегори.

— Грегори, не надо мне помогать.

Он пожал плечами, что для леопарда выглядит странно — ненеуклюже, просто непривычно.

— Прошу прощения.

— Ты хочешь, чтобы я ответил на её вопрос? —спросил Натэниел очень осторожно.

— Отвечай или не отвечай, мне плевать.

Он склонил голову набок, и выражение его лица явно сообщало,что он мне не верит. Он был прав, я бы предпочла, чтобы он не ответил. Он далмне возможность быть хозяином и велеть ему не отвечать, но я её упустила. Незаняла трон, на который он меня приглашал, а если ты не командуешь, то от тебяне зависит, что будет дальше.

Он подошёл к Ронни, стараясь, чтобы я видела колыхания егороскошного зада на ходу. Иногда я сомневаюсь, знает ли Натэниел, насколько онкрасив, а иногда он мне показывает, что он отлично знает, как выглядит. Вот каксейчас.

Жар бросился мне в лицо, когда я смотрела на его походку, ия наконец поняла, почему смущаюсь. Я обещала поставить ему засос, а он хочетсовокупления. И этот проход по комнате был как анонс эротического сна, онзаставил меня поёжиться и почувствовать себя неуютно, будто я сновадевочка-подросток и у меня «эти ощущения» впервые, и не с кем об этомпоговорить, потому что у хороших девочек такого быть не должно.

Он дёрнул головой, и его волосы пролились на Ронни и стеклис неё, будто она прошла сквозь занавес, только оставаясь сидеть на месте. Какбудто он ей дал пощёчину, а не подразнил. Он встал очень прямой, очень высокий,рядом с её стулом и сцепил руки за спиной.

— Отвечая на твой вопрос: Я…

Он стал поднимать руки вверх, до середины спины:

— очень…

Руки со сцепленными пальцами поднялись до лопаток:

— очень…

Руки вывернулись в суставах и поднялись вверх, показывая напотолок:

— гибкий.

И он медленно опустил руки обратно, но смотрел не на Ронни,а на меня.

Я не покраснела, я побледнела. Почувствовала, что я вловушке. В какой ловушке? Вопрос на десять тысяч долларов. Даже самой себе я немогла ответить точно.

Ребята ушли чинить костюм Натэниела. Наступило молчание —глубокое, долгое и неловкое. По крайней мере, для меня неловкое. Я не гляделана Ронни, потому что пыталась придумать, что сказать. Но мне не стоилобеспокоиться, слова нашла она.

— Черт побери, Анита, черт бы тебя побрал!

Я не стала на неё смотреть.

— Что ты имеешь в виду?

Слишком неуверенный был у меня голос для возмущённого, нопопробовать все же стоило.

Ронни смотрела на меня взглядом, который мне не понравился.Слишком он был проницателен. Мы дружили несколько лет, и то, что мы разошлись,ещё не значило, что она меня не сможет прочесть.

— Ты ещё с ним не была.

— Почему ты так думаешь?

— Да брось, Анита, ты никогда так не смущаешься, когдамост уже перейдён. Для тебя совокупление — это разрешение на роман. А пока егонет, тебе рядом с этим мужчиной неловко.

Я снова покраснела, сложив руки на груди, и прислонилась костровку, пытаясь прикрыть волосами рдеющие щеки — неудачно.

— Так ты всегда знала, когда я с кем-нибудь в первыйраз?

— Почти всегда, только не с Жан-Клодом. Он сбил и твойрадар, и мой.

Я подняла глаза:

— А это как?

— Тебе при нем было неловко и после того. Я думаю, это однаиз причин, по которым я его не люблю. Я тогда думала, что если вы в такомконфликте, то роман ненадолго.

Я пожала плечами:

— Не помню, чтобы мне при нем потом было неловко.

Она посмотрела на меня молча. Мне хватило приличиясмутиться.

— Ладно, может быть. Но это неправда, что мне перестаётбыть неловко после первого же раза. Нужно несколько сеансов, немножко«монотонной моногамии», чтобы совсем не напрягаться.

Она улыбнулась:

— Согласна. Самый лучший секс бывает тогда, когда ужекое-что друг о друге знаешь. — Она посмотрела на меня, снова посерьёзнев:— Но ты действительно ещё с ним не была?

Я покачала головой.

— Почему?

Я посмотрела на неё.

— Анита, после этого спектакля, который он сейчасустроил, я бы ему отдалась без крика.

Я посмотрела пристальней.

— Ты сказала, что он спит в твоей кровати, с тобой и сМикой, так?

Я кивнула.

— Давно?

— Месяца четыре.

— Четыре месяца с тобой под простынями, и ты ему до сихпор не дала?

— Ронни, подбери другое слово. Если хочешь продолжатьразговор, выбирай другие выражения.

— Извини, ладно, ты с ним не занималась любовью, еслитебе так больше нравится?

Я кивнула.

— Почему же ты этого не сделала? Он явно этого от тебяхочет.