— Товарищ Мазур… – чуть ли не просительно протянул Юсеф.

Мазур встрепенулся. Адмирал уже садился в машину с видомнедовольным и отсутствующим, и Мазуру пришло в голову, что Бульдог с превеликимудовольствием лично сопроводил бы до корабля грузовик с драгоценными мебелями.Какое-то время казалось, что он попытается отказаться от поездки, насквозь емунепонятной и совершенно ненужной. Но Лаврик выразительно воззрился, и адмиралоставил невысказанные возражения.

В машине Мазур задал себе вопрос: каким образом, будучичем-то измазанным, можно вырваться из Лавриковых когтей? Да одним-единственнымспособом: путаясь в слезах и соплях, все выдать, всех заложить… и при этомоказаться еще полезным на будущее. Только так, и никак иначе. Здесь, видимо, иобъяснение – но лучше в э т о не лезть, свои бы собственные скелеты в шкафу насвет не вывалились…

Юсеф выкрикнул что-то на родном языке, тряхнул шофера заплечо, и тот остановил машину. Оба брата проворно вывалились из распахнутых дверец,положив руки на пистолеты.

Мазур присмотрелся. Они остановились как раз на окраинеБольшого Базара, у крайних лавчонок. Посреди оставалось нечто вроде площади, ипо краям ее, подвернув ноги калачиком, сидели вовсе уж мелкие торговцы, лавокне имевшие, разложившие свой товар на циновках, а то и прямо в пыли.

Сейчас площадь была забита народом. И в центре волчкомкружился дервиш.

С первого взгляда Мазур определил, что это классический«дивона», то есть находившаяся под запретом революционных властей разновидность.«Тихих» еще с грехом пополам терпели, позволяя сидеть истуканчиками и безмолвнодумать свои мысли – но вот буйный и шумливый «дивона», рискнувший появиться налюдях, очень быстро свел бы тесное знакомство с генералом Асади. Чтобы вот так– открыто, в центре города… Неспроста.

Мазур видел, стоя на подножке машины, как дервиш, косматый,оборванный, в конусообразном колпаке, увешанном какими-то амулетами, вертится сраскинутыми руками, слышал классические завывания:

– Я-а-гуллу! Я-а-руллу! Я-гуллу-иль-ля-хак! Я-а-руллу!

Он был грязен, живописен и отрешен от всего сущего –кружился, раскинув руки и закрыв глаза, на губах обильно пузырилась пена,дервиш кричал что-то, уже напрочь непонятное Мазуру, развевались его лохмотья,колокольчики на железных цепочках, обглоданные кости на веревочках кружиливокруг. Считалось, что именно в таком состоянии святой человек, «дивона»прорицает совершенно безошибочно, как он предскажет – так в точности исбудется…

Юсеф, с пистолетом в руке, попытался протолкнуться в центр,к дервишу. Его не то чтобы не пускали – люди попросту, сомкнувшись, стоялистеной, не оборачиваясь, словно бы не видя майора и не слыша его криков. Амашину со всех сторон обступали другие – эти стояли уже лицом, в глазах у нихбыла все та же отрешенность каменных истуканов с вершины кургана, и их быломного, слишком много, чтобы от них могли отбиться в случае чего пятеровооруженных (адмирала Мазур не брал в расчет, да и оружия у того при себе небыло)…

Дело попахивало керосином. Впервые за все время пребыванияМазура здесь горожане проявили пусть пассивное, но сопротивление доблестнымпредставителям жуткой Шахро Мухорбаррот… Они пока что ничего не предпринимали,стояли и смотрели, но, когда с такой вот отрешенной решимостью стоят и смотрятчеловек двести, умный старается побыстрее убраться подальше, пусть даже напоясе у него пистолет… Потому что в такой ситуации только танк поможет настоятьна своем, а танков на горизонте не видно, никого тут нет, кроме них…

Юсеф понял все это достаточно быстро. Буквально оттащил зашиворот младшего братишку – тот, колотя по спинам кулаком с зажатым в немпистолетом, вопя что-то обиженно и повелительно озираясь, растолкал зрителей –вернулся к машине, настороженно озираясь, держа пистолет наготове. ЗатолкнулГанима в машину, запрыгнул сам, что-то бросил водителю, и тот рванул с места –благо толпа оставила достаточно широкий проход…

Ганим что-то возбужденно затараторил по-своему.

– Он говорит, что такого никогда прежде не было, –сумрачно перевел Юсеф. – Охотно верю. Это неспроста.

Большой Базар… он как барометр. Что-то нехорошее тлеет…

– Выходит, правда, что Барадж… – вкрадчиво спросил Лаврик.

Юсеф, уставясь на него почти неприязненно, долго не отвечал,потом сказал, ссутулясь:

– Ну, хорошо. Это правда. Этот мерзавец сбежал черезсеверную границу, к саудовцам. Бывший генерал Барадж оказался грязной,растленной скотиной, которая втихомолку набивала тайники золотом, камешками ивалютой, распродавая достояние республики и используя свое положение для самыхгрязных махинаций… Мне больно признаваться советским товарищам, что один извождей революции оказался… – он горько усмехнулся. – Но вы, я думаю, небудете нас судить слишком строго. Все присутствующие прекрасно знают, что в этимахинации оказался замешан и один довольно высокий советский товарищ… Я никогоне упрекаю, это наша общая боль… Касем созывает расширенное заседаниереволюционной ассамблеи, он скажет всю правду, и мы вместе будем думать, каквыйти из этого незавидного положения с наименьшим ущербом для авторитетареволюции и репутации наших советских друзей…

Больше за все время пути не произнес ни слова – пока ехали,пока проходили посты охраны вокруг президентского дворца и во дворе, покабыстро шли по коридорам, обклеенным листовками, плакатами и портретами Касема.

Неожиданно они увидели оригинал – Касем спускался по широкойлестнице, примыкавшей к президентской приемной, в сопровождении адъютанта спортфелем, он почти бежал упругой походкой человека, у которого впередимножество неотложных дел, он увидел Юсефа и прочих, и его лицо на миг озарилосьнезнакомой улыбкой – виноватой, грустной, растерянной.

Мазуру показалось сначала, что адъютант, чуть привстав инахмурясь, показывает на них пальцем. Он не сразу понял, что видит пистолет, акогда до него все же дошло невероятное, выстрелы загремели чередой…

Он отчетливо видел, как на груди Касема развернулись темныепятна, как покрылся прорехами китель, как повалился Ганим, которого досталипрошедшие навылет пули…

И шарахнулся к стене, вжался в нее прежде, чем смог подуматьчто-то осмысленное. Рядом оказался Лаврик, нажал кнопку кобуры, откинуласькрышка, и особист, оскалясь, вырвал массивный «Стечкин»…

Его опередил Юсеф. Рыча что-то горестное и злое, он сневероятной быстротой перекинул автомат под мышкой со спины, и загрохоталаочередь, адъютант смятой тряпичной куклой кувырнулся со ступенек, растянулся налестничной площадке рядом с неподвижно лежавшим Касемом – в этот миг президенти вождь стал удивительно похож на свои портреты, бледный, совсем молодой…

Потом Юсеф упал на колени рядом с братом – но Мазур видел сосвоего места, что ничем уже не поможешь, поздно…

Где-то поблизости топотали бегущие, слышались непонятныекрики, ударило несколько выстрелов. И тут же за окном, во дворе, грохнуло так,что стены содрогнулись, и с потолка посыпалась какая-то крошка.