люди часто могли слышать его, хотя душевное расстройство не всегда было очевидным. Многие, казалось, не могли разобрать конкретных слов, вместо них слышали некий призрачный шепот. Смутный образ.

Он ускорился, оставив горожан позади. В этом краю было немало путников, судя по тому, как светился туман впереди. За месяцы бега Кельсер начал понимать – и даже в какой-то степени принимать – Когнитивную реальность. Была определенная свобода в том, чтобы беспрепятственно проходить сквозь стены, заглядывать в жилища людей и их жизни.

Но он был так одинок.

Он старался не думать об этом. Он сосредоточился на беге и предстоящем испытании. Из-за того, как здесь текло время, он не ощущал, что прошли месяцы. На самом деле этот опыт был гораздо предпочтительнее, чем тот год, на протяжении которого он терзался в Источнике, теряя рассудок.

Однако он скучал по людям. Кельсеру нужны были люди, разговоры, друзья. Без них он чувствовал себя иссохшим. Чего бы он только не отдал за то, чтобы Охранитель, пусть и не в своем уме, явился и заговорил с ним. Даже тот Бродяга с белыми волосами стал бы желанной передышкой от туманной пустоши.

Он пытался найти сумасшедших, чтобы иметь возможность хоть как-то общаться с другими живыми существами, пусть в этом общении и было мало смысла.

«По крайней мере, я хоть что-то приобрел», – подумал Кельсер. Карманный костер. Когда он выберется из этой передряги – а он обязательно выберется, – ему наверняка будет что рассказать.

4

Кельсер, Выживший и поправший смерть, наконец поднялся на последний холм и увидел раскинувшееся перед ним невероятное зрелище. Земля.

Она поднималась из тумана, зловещая, темная и обширная. Она выглядела менее живой, чем подвижный бело-серый туман внизу, но до чего же приятно было ее узреть.

Он испустил долгий вздох облегчения. Последние несколько недель давались ему все труднее и труднее. Мысль о том, чтобы снова бежать, вызывала тошноту, а одиночество рисовало призраков в колеблющемся тумане, рождало голоса в безжизненном ничто вокруг.

Он сильно изменился по сравнению с тем, каким покинул Лютадель. Он воткнул посох в землю рядом с собой – он подобрал эту штуку у тела мертвого беженца в реальном мире, уговорил ожить, дав ему новый дом и нового хозяина, которому можно послужить. То же самое относилось и к плащу, в который он кутался, обтрепанному по краям почти как туманный плащ.

С ранцем, который он нес, вышло иначе: Кельсер взял его из заброшенной лавки. У этой вещи еще не было хозяина. Она считала своим предназначением лежать на полке и быть объектом восхищения. Так или иначе, компаньон из ранца вышел сносный.

Кельсер устроился поудобнее, отложил посох и порылся в ранце. Пересчитал сгустки тумана, которые держал плотно свернутыми. На этот раз никто не исчез, вот и славно. Когда объект восстанавливался – или, что еще хуже, уничтожался – в Физической реальности, его Самость менялась, и дух возвращался к месту расположения тела.

Лучше всего были брошенные предметы. Те, которыми владели долгое время, так что у них была сильная Самость, но в настоящее время не было никого в Физической реальности, чтобы заботиться о них. Он вытащил клубок тумана, который был его костром, развернул и окунулся в тепло. Костер истирался, бревна покрылись дымчатыми дырами. Кельсер мог только догадываться, что унес его слишком далеко от изначального места, и это расстояние огорчало душу костра.

Он вытащил еще один клубок тумана, который развернулся в руке, превратившись в кожаный бурдюк с водой. Он сделал большой глоток. Это не принесло ему никакой пользы; вода исчезла вскоре после того, как ее вылили, и он, казалось, не нуждался в питье.

Он все равно выпил. Вода приятно освежала губы и горло. Это позволяло ему притворяться живым.

Он съежился на склоне холма, глядя на новую границу, потягивая призрачную воду рядом с душой огня. Его опыт в царстве богов – тот миг вне времени – был теперь далеким воспоминанием… но, честно говоря, он ощущался далеким с той секунды, когда Кельсер выпал из него. Блестящие Связи и объемлющие вечность откровения немедленно растаяли, словно туман в преддверии рассвета.

Ему нужно было добраться до этого места. А что потом… он понятия не имел. Где-то там были люди, но как он их найдет? И что сделает, когда обнаружит их?

«Мне нужно то, что у них есть, – подумал Кельсер, делая еще глоток из бурдюка. – Но они мне это не отдадут». Он знал наверняка. Чем же они владели? Знанием? Как он мог обмануть кого-то, если даже не имел понятия, говорят ли они на его языке?

– Распадалец? – спросил Кельсер просто для проверки. – Охранитель, ты здесь?

Нет ответа. Он вздохнул, убирая бурдюк с водой. Он оглянулся через плечо в ту сторону, откуда пришел.

Затем вскочил на ноги, выдернул нож из ножен на боку и развернулся так, что костер оказался между ним и тем, кто там стоял. Фигура с яркой, огненно-рыжей шевелюрой была одета в мантию. На лице пришлеца играла добродушная улыбка, но Кельсер видел, что под кожей у него колючки. Острые паучьи лапки, тысячи лапок, тыкались в кожу изнутри, отчего на поверхности постоянно выступали беспорядочные узоры.

Марионетка Разрушителя. Та самая, которую это существо сотворило, чтобы подсунуть Вин.

– Привет, Кельсер, – произнес Разрушитель губами куклы. – Мой коллега недоступен. Но если пожелаешь, я передам ему весточку от тебя.

– Не подходи, – сказал Кельсер, размахивая ножом и инстинктивно потянувшись к металлам, которые больше не мог жечь. Проклятье, как ему этого не хватало.

– О Кельсер, – сказал Разрушитель. – Не подходить? Я повсюду вокруг тебя – я воздух, которым ты как будто дышишь, и земля под твоими ногами. Я в этом ноже и в самой твоей душе. Как именно я должен «не подходить»?

– Можешь говорить что хочешь, но я тебе не принадлежу. Я не твой!

– Почему ты так сопротивляешься? – спросил Разрушитель, прогуливаясь вокруг костра. Кельсер пошел в противоположном направлении, сохраняя дистанцию между собой и этим существом.

– О, я не знаю, – сказал Кельсер. – Возможно, потому, что ты – злая сила, что несет погибель и боль.

Разрушитель резко остановился, как будто обиделся.

– Фи, как некрасиво! – Он развел руками. – Смерть – это не зло, Кельсер. Смерть необходима. Все часы должны остановиться, каждый день обязан закончиться. Без меня нет жизни, и никогда бы не было. Жизнь – это перемены, их-то я и олицетворяю.

– А теперь ты покончишь с ней.

– Таков был мой дар, – сказал Разрушитель, протягивая руку к Кельсеру. – Жизнь. Чудесная, прекрасная жизнь. Радость новорожденного, гордость родителя, удовлетворение от хорошо сделанной работы. Это все от меня.

Но все кончено, Кельсер. Эта планета – пожилой человек, проживший жизнь сполна, а