горле и дрожат колени. Но разве в одиночку справишься с той могущественной силой, которая покорила человечество?

Хотя Алек Шатмар окончил лишь вечернее юридическое училище, в конторе у него царила атмосфера академической науки, дух высокой юриспруденции: застекленные шкафы, заставленные толстыми томами, статуи, бюсты и фотографии знаменитых людей – на одной из них был изображен судья Холмс. Перед Великой депрессией Алек был богатеньким мальчиком, не отпрыском семьи сверхбогачей, нет, просто богатеньким по меркам наших кварталов. Я знаю богатых людей, общался со сливками общества, взять того же Бобби Кеннеди. Фон Гумбольдт Флейшер, поэт, утверждавший, что он человек богатый, таковым не был. Богатый же Алек Шатмар утверждал, что он поэт. Алек доказывал это тем, что в колледже имел книги Элиота, Паунда, Йитса. Он наизусть выучил «Пруфрока», что стало еще одним его достижением. Депрессия сильно ударила по Шатмарам, и Алек не получил классического образования, которое мечтал дать сыну заботливый родитель. У мальчика Алека было все: велосипед, набор для химических опытов, духовое ружье, фехтовальные рапира и маска, теннисная ракетка, боксерские перчатки, коньки, труба. У взрослого Алека Шатмара – новейшее оборудование: селекторы, компьютеры, транзисторные часы, копировальные машины, магнитофоны.

После приступа мой друг не похудел, а, напротив, набрал в весе. Одевался он всегда неброско, и теперь, чтобы прикрыть толстую задницу, носил пиджаки с двумя разрезами. Пиджаки топорщились и делали его похожим на огромного дрозда. У птицы была человеческая голова и лицо с седыми кустистыми баками. Влажные карие глаза лучились дружелюбием и любовью к людям, но не свидетельствовали об особой честности. У Карла Густава Юнга есть любопытное наблюдение, которое помогло мне лучше понять Шатмара. «Некоторые люди, – писал Юнг, – принадлежат к прежним периодам истории. Среди наших современников есть вавилоняне, карфагеняне, средневековые европейцы». Шатмар представлялся мне рейтаром из восемнадцатого столетия, соратником Пандура фон Тренка, двоюродного брата моего счастливчика Тренка. Пухлые смуглые щеки, римский нос, густые бакенбарды, грудь колесом, широкие бедра при маленьких ногах, ямка на мужественном подбородке – все это неизменно притягивало к нему женщин. Кого женщины любят, кого нет – тайна сия велика есть. Человеческая раса не должна вымереть.

Алек ждал меня. Он сидел в кресле в неуклюжей, но безошибочно эротической позе всадника на женщине-кобылке. Руки у него были скрещены на груди, как у Роденова «Бальзака». Выглядел он неважно, но в наше время почти все нездоровы.

– Алек, кто такая эта Рената Коффритц? Просвети.

Шатмар горячо интересовался своими клиентами – и в первую очередь привлекательными женщинами. Он давал им все: привязанность, уроки психологии, деловые советы и даже начала искусств и философии. И он просветил меня: совсем еще ребенок, помешанная мамаша, папаша неизвестно кто и где, сбежала в Мексику со своим школьным учителем рисования, ее разыскали и вернули домой, сбежала еще раз, в Беркли, потом найдена в какой-то калифорнийской секте и выдана замуж за Коффритца…

– Погоди, погоди! А ты видел его? Длинный такой, с рыжеватой бородой? Он старого Мирона Суибла чуть до смерти не заговорил в Русских банях. О своем могильном ремесле рассказывал.

Шатмар ничуть не удивился и продолжал просвещать меня:

– Такому лакомому кусочку я еще развод не устраивал. У нее и сынишка есть, славный мальчуган. Попробуй, с этой женщиной кашу сваришь.

– А ты сам-то варил с ней кашу?

– Что ты! Я же ее адвокат.

– Не морочь мне голову профессиональной этикой. Если не предлагал переспать, то только потому, что она не выплатила тебе аванс.

– Знаю, знаю, какого ты мнения о моей профессии. Для тебя любой бизнес – сплошное надувательство.

– Насмотрелся я вашего бизнеса с тех пор, как Дениза вышла на тропу войны. Ты сподобил мне Форреста Томчека, говорил, спец по бракоразводным делам. Денег у меня выкачал уйму, все равно что мощный пылесос кучу конфетти.

– Псс! – презрительно протянул Шатмар и сплюнул в сторону. – Какой же ты все-таки поц. Мне пришлось на коленях перед Томчеком ползать, чтобы он взял твое дело. Он мне эту услугу как коллеге оказал. К нему директора банков и президенты компаний обращаются, ты, недоносок. Томчек – голова, юрист общенационального масштаба. К тому же на Тихом океане воевал, классным летчиком был.

– И все равно он мошенник и к тому же малообразованный. Дениза в тысячу раз умнее и хитрее его. Посмотрит его бумагу и тут же обнаружит какую-нибудь глупость. Он не удосужился даже перечень имущества составить, из дела не видно, что кому принадлежит. Не вешай мне лапшу на уши, понял? Но не будем ссориться. Ты лучше про эту особу расскажи.

Шатмар поднялся со своего кресла. Я был в Белом доме, сидел в президентском кресле в Овальном кабинете и могу побожиться, что кожа на Алековом кресле тоньше и лучше. Фотографии Шатмара-отца и Шатмара-деда напомнили мне о мальчишеских годах на Западной стороне. Что бы там ни было, я испытывал к Алеку почти родственное чувство.

– Я все время помню о тебе, Чарли, – сказал он. – Как только она вошла первый раз, я тут же подумал: вот кто ему нужен. У тебя не очень счастливая жизнь…

– Не преувеличивай!

– Считай, несчастливая жизнь, – невозмутимо продолжал Алек. – Растраченный талант, упущенные возможности. Упрям как осел и кичлив до чертиков. Не знаешь, как себя держать и что делать. Все твои связи в Нью-Йорке, Вашингтоне, Париже, Лондоне, Риме – чего они стоят? И книжки твои и успех – тоже ничего не стоят. Даже удача – ты ведь у нас везучий, правда? Мне бы твои способности! Горы бы своротил. Нет, ты определенно должен жениться на этой болтушке с Западной стороны, выросшей среди политиканов квартального масштаба, картежников и выпивох, среди жидов-лавочников и уборщиков мусора. Но она с претензиями, недаром в Вассаре училась. Говорит как по писаному, а тебя хлебом не корми, дай поговорить. Женись, не прогадаешь. Я ведь люблю тебя, сукин ты сын, всегда любил, с тех пор как нам по десять годков было. И вот лежишь ночью и думаешь, как помочь Чарли с его куриными мозгами, как найти лазейку в налоговом законодательстве, чтобы сберечь этому болвану деньги, как отыскать ему самых лучших адвокатов и самых лучших женщин. Откуда тебе, кретину, знать, что на свете есть такая дружеская любовь?!

Должен сказать, я наслаждался, глядя на Алека в такие минуты. Понося меня, он то и дело смотрел влево, как если бы там стоял объективный свидетель, разделяющий его возмущение. У матери Алека была такая же привычка. Прижав руки к груди, она тоже взывала к пустоте, надеясь получить подтверждение тому, что гнев ее справедлив. В груди