Через несколько дней дымка неизвестности рассеялась, и я узнал, что мир потерял одного из лучших психокинетиков современности (в том, что Найте однозначно лучший, я всегда сомневался). Из всего Рода мне сообщили об этом первым; официальное оповещение отцу придет немного позже.

Не могу сказать, что это известие меня поразило. Я ждал неожиданного — и неожиданное случилось. Это был один из самых желанных исходов для меня; я давно грезил о том, чтобы Григо, этот счастливчик, одаренный эо сверх меры, потерял свою силу, потеря свою исключительность. Но, как и сказала Тана, это не принесло мне счастья и даже краткой вспышки радости. Выслушав члена комиссии, я задумался и представил, что будет дальше.

Когда общественность узнает, будет скандал. Отец будет рвать и метать. Мать будет в шоке. Виго… Виго пожмет плечами. Миллионная армия фанаток и фанатов шоу «Новые боги» и Найте в частности просто обезумеют и захотят лично разорвать на лоскутки тех людей, которые «убили бога». Лария… ее реакция непредсказуема, ведь именно «бог» Найте ей интересен, а не сам Найте.

Член комиссии, увидев мою реакцию, поспешил напомнить:

— Да, это шокирующее известие. Но комиссия с самого начала склонялась к подобному решению. Во-первых, во время пребывания на Хессе осужденный 7-2-з, то есть ваш брат, показал себя плохо. Провокации и драки с персоналом трудового поселения, нападения на арестантов, оскорбления чести и достоинства других трудящихся — все эти эпизоды задокументированы! Во-вторых, было выявлено, что осужденный энергетически нестабилен. При его уровне эо это опасно. При таких условиях мы всегда выносим решение в пользу блока. Мы обязаны ограждать граждан Союза от…

— Вы не должны оправдываться, — сказал я, прервав волнующегося члена комиссии. — Сомневаться в том, что решение комиссии было правильным и взвешенным, нет причин.

Мой собеседник вздохнул, торопливо смахнул влагу, выступившую на лбу, и сказал:

— Мы были удивлены самим фактом того, что обвинение против Найте Малейва вообще было выдвинуто. Проблемы, конечно, предполагались… дело постоянно пересматривалось, нам приходили то одни, то другие распоряжение. То строже содержать 7-2-з, то мягче, то готовить к освобождению, то пересматривать график его работ и выплат на несколько лет…

— Гражданка Дейн все никак не могла решить, виноват мой брат или нет, — иронично произнес я.

— В том и дело, что ситуация с вашим братом с самого начала была непростая, очень непростая. Какое бы решение мы не вынесли, его бы в прессе назвали неправильным.

— Не беспокойтесь об этом. У вас есть все полномочия, чтобы выносить такие решения.

— Вы так спокойны, господин Малейв…

— Блок поставили не мне, — сказал я. — Как мой брат перенес процедуру?

— Все отлично! — поспешил заверить мужчина. — Потоки заблокированы чисто, не выявлено ни единой деформации. Самочувствие блокированного в норме, сознание не пострадало, провалов в памяти или потери ощущений не наблюдается. Вы можете навестить брата, господин Малейв.

— С удовольствием, — проговорил я, хотя чувствовал обратное.

Григо находился в двухместной палате; когда я его увидел, он сидел на кровати и смотрел вместе с другим блокированным фильм, проецируемый на стену. Братец сразу заметил меня и приподнялся на кровати, несмотря на то, что я вошел не один, а последним, вслед за здоровым медбратом и членом комиссии. Член комиссии указал на Григо, дескать, вот ваш брат, живой-здоровый, и вместе с медбратом, который нас и привел в палату, удалился.

— Ну-ка выключи фильм, Удик, — проговорил Григо, глядя на меня весело и с вызовом. — У нас тут сейчас будет кинцо поинтереснее.

— Я Удор, — пробубнил знакомый мне здоровяк, однако фильм выключил и сделал вид, что его в палате нет.

Я не подошел ближе, так и остался на том же месте, только сложил руки на груди.

Сердце громыхало: бум-бум-бум. Я не знал, как комиссия пришла к решению блокировать брата, но точно знал, что изначально это не планировалось. Также я не знал, что именно случилось несколько дней назад и имеет ли Хальд к этому отношение; надзирателя я так и не нашел, а Тана позавчера была уже отправлена домой.

«Все неизменно, — подумал я, глядя на Григо. — Снова он учудил. Снова из-за него весь шум. Снова о нем все будет говорить… Он как пожар, который разрушает все на своем пути, но который горит так красиво, что на него смотрят скорее с восторгом, чем со страхом».

— Младшенький мой, родненький мой, — проговорил «пожар», — что же ты молчишь? Готовишься к изнурительным нотациям? Тогда я подожду, времени у меня много…

— Я не твой родненький. Мы не одной крови, — возразил я глухо.

Меня всегда раздражала его манера говорить, его голос, нахальный и протяжный. Меня бесили его усмешки, его взгляд. Я ненавидел Григо за то, что он, будучи усыновленным, имеет такие же бархатно-карие глаза, как у нашей матери, и что все посторонние считают, что цвет ему передался генетически от нее. Мне всегда хотелось, чтобы он выглядел иначе, чтобы резко выделялся среди нас, чтобы всем сразу становилось ясно, что никакой он не Малейв, а Монсиньи, отпрыск мало кому известного обнищавшего энгорского рода.

— Мы из одного Рода, хочешь ты этого или нет.

— Не хочу.

— Знаю, — кивнул Григо. — Ты мой личный хитренький вредитель, Неро, и я всегда знал это. Но думал, повзрослев, ты перестанешь делать пакости исподтишка и наберешься смелости делать это открыто. Можешь возрадоваться! — он раскинул руки в стороны. — Найте Малейв уничтожен, убит, нет больше «бога»! Я теперь обычный человек с ограниченными гражданскими правами. Блистай, братишка, настало твое время.

Слово «братишка» было переполнено издевкой.

И это он-то сломан, он-то сломлен?! Он хитер и живуч… живуч, как рептилоид! Я позволил раздражению заполнить себя, и в сердце загорелась злость, яркая, нетерпимая.

— Как, кстати, поживает Хальд? Не нажаловался на меня? — уточнил с самым любезным видом Григо. — Я с ним был весьма приветлив, но он почему-то убежал от меня, как будто его какая-то зараза в задницу ужалила.

Я улыбнулся; улыбка далась мне с болью.

Он все всегда знает, все замечает… был бы он глуп при своих способностях или недостаточно наблюдателен, тогда бы я простил ему превосходство, но он, тварь чешуйчатая в облике человека, умен и не дает никому к себе подобраться. Как и сказала Тана, навредить он может только сам себе.

Злость разгорелась во мне еще большим пламенем, и сгорели установки отца, велящие всегда держать эмоции при себе… К цвину отца! Я всегда держал лицо, всегда был вежливым и рассудительным, гордился своей невозмутимостью, но в чем ценность такой невозмутимости, если в душе нет покоя, если эмоции душат и требуют выхода? Я всегда хотел быть, как мать, открытым, но из-за Григо, которого называли ее копией, намеренно подкроил себя под отца… Глупая юношеская обида!