Голую кожу мыло жгло еще сильнее, но ради того, чтобы сновастать чистой, я готова была вытерпеть любой зуд. Едва я намылилась, все телозащипало, а кожу головы как будто ошпарили кипятком. Синяки и ссадины былиболее чувствительны, чем остальная кожа, — должно быть, еще не сошли. Я соблегчением положила едкое мыло на каменный бортик и принялась смывать его,снова и снова — так же, как поступила с одеждой.

Я пробиралась обратно со странным чувством облегчения исожаления. Купаться было очень приятно, так же, как, несмотря на жжение, былоприятно почувствовать себя чистой. Но я слишком устала от полной слепоты ивоображаемых опасностей, которые якобы таились в темноте. Я пошарила вокруг,нашла сухую одежду, быстро ее натянула и сунула сморщившиеся от воды ступни втуфли. В одной руке я несла мокрые вещи, в другой — обмылок, осмотрительнодержа его двумя пальцами.

Джеб засмеялся, глядя на злополучное мыло.

— Жжется, да? Мы пытаемся это исправить. — Он обернул рукуполой рубашки, и я вложила мыло в его протянутую ладонь.

Я не ответила на его вопрос, потому что мы были не одни; заним выстроилась молчаливая очередь — пять человек, все с полевых работ.

Иен стоял в очереди первым.

— Выглядишь лучше, — сообщил он мне, то ли удивленно, то лис раздражением — по его тону сложно было понять.

Он протянул к моей шее длинные белые пальцы. Я отшатнулась,и он быстро отвел руку.

— Извини, — пробормотал он.

Непонятно, за что Иен извинялся: за синяк или за то, чтоменя напугал? Вряд ли он просил прощения за то, что пытался меня убить.Наверняка он все еще желал моей смерти. Впрочем, спрашивать его я несобиралась. Я пошла дальше, и Джеб устремился следом.

— Что ж, все прошло не так уж и плохо, — сказал Джеб по путичерез темный коридор.

— Ага, — пробормотала я. В конце концов, меня пока не убили.А это всегда плюс.

— Завтра будет лучше, — пообещал он. — Мне всегда нравилосьзаниматься огородом: просто чудо, сколько жизни таит в себе мертвое с видусемечко. Вот так смотришь и думаешь: а может, и ты, старый хрыч, на чтосгодишься? Хотя бы на удобрение! — Джеб рассмеялся своей шутке.

Мы добрались до пещеры с большим огородом, и Джеб повел меняне на запад, а на восток.

— Только не говори, что ты не проголодалась, пока мы копали,— сказал он. — Обслуживанием номеров я не занимаюсь. Придется тебе есть вместес остальными.

Я потупилась и, скорчив гримасу, послушно последовала за нимна кухню.

Хорошо, что еда была такой же, как всегда, потому что, еслибы неким волшебным образом передо мной вдруг материализовался бифштекс илипакетик с чипсами, я бы все равно не заметила бы разницы. Я с трудом заставляласебя глотать — боясь издать хоть звук в мертвой тишине, встретившей моепоявление. Народу на кухне было немного — с десяток человек стояли у стоек,поедая черствые булки и жидкий суп. При моем появлении все стихли. Интересно,сколько еще это будет продолжаться.

Как оказалось, ровно четыре дня.

И ровно столько же времени у меня ушло на то, чтобы понять,чего добивается Джеб, какие мотивы стоят за его превращениями из гостеприимногохозяина в ворчливого надзирателя и обратно.

На следующий день после рыхления я помогала засеивать иполивать то же поле. Теперь рядом с нами работали другие люди — судя по всему,тут существовали специальные смены. В эту группу входила Мэгги и женщина сшоколадным загаром — ее имени я не помнила. Все работали молча, внеестественной тишине — молчаливый протест, вызванный моим присутствием.

Иен работал с нами, явно не в свою смену, и мне это ненравилось.

Обедать снова пришлось на кухне. Неловкое молчание нарушилДжейми, который обедал с нами. Он наверняка заметил, как все стихли, но нарочновел себя так, кроме нас — Джейми, Джеба и меня, на кухне никого не было. Джеймиболтал без умолку: рассказывал об уроках Шэрон, гордо заявил, что ему попало заответ вне очереди, и пожаловался, что в наказание Шэрон слишком много емузадала. Джеб слегка его пожурил. В отличие от меня у них неплохо получалосьделать вид, что ничего не происходит. Джейми стал меня расспрашивать, какпрошел день, но я лишь уткнулась в тарелку, отделываясь односложными ответами.Он, похоже, расстроился, но давить на меня не стал.

Ночью все повторилось с точностью до наоборот: Джеймизабрасывал меня вопросами до тех пор, пока я не взмолилась, чтобы он дал мнехоть немножечко поспать. Джейми заявил права на свою комнату, заняв сторонукровати, где раньше спал Джаред, а мне отдал свою половину. Все снова сталопочти как раньше, в воспоминаниях Мелани, и ей это нравилось.

Джеб тоже был не против.

— Теперь не придется искать охранника. Не забывай, всегдадержи ружье под рукой, — сказал он Джейми.

Я снова запротестовала, но они отказались меня слушать. Поночам Джейми клал ружье рядом с собой, на другую сторону кровати, а меня из заэтого мучили кошмары.

На третий день я работала на кухне. Джеб показал мне, какзамешивать тесто из грубой муки, как оно должно подниматься и как лепить изнего булки, а позже, когда стемнело, научил разводить огонь под большойкаменной печкой.

В разгар дня Джеб ушел.

— Схожу за мукой, — пробормотал он, теребя ремешок,крепивший на поясе ружье.

Три молчаливые женщины, которые месили тесто рядом с нами,не поднимали глаз.

Я по локти завязла в липком тесте и принялась его оттирать,порываясь пойти за Джебом. Джеб улыбнулся, бросил взгляд в сторону потупившихсяженщин, покачал головой и выскочил из кухни, не дав мне опомниться.

Я замерла и, затаив дыхание, уставилась на блондинку,которую встретила в купальне, женщину с седой косой и мать с заспаннымиглазами. До них вот вот дойдет, что они спокойно могут меня убить: ни Джеба, ниружья, мои руки по локоть в кадке с липким тестом — в общем, никакихпрепятствий. Однако женщины продолжали месить и лепить, словно не осознаваябросающуюся в глаза истину. Я долго стояла не дыша и в конце концов вернулась кработе, пока они не смекнули, что к чему.

Джеб отсутствовал целую вечность. Наверное, муку емупришлось молоть, и потому он так долго не возвращался.

— Долго же тебя не было, — сказала женщина с седой косой.

Теперь я точно знала, что Джеб вернулся, и что это не играмоего воображения. Он с глухим стуком уронил мешок на пол.

— Тяжело ведь! Сама попробуй, Труди. Труди хмыкнула.