Райтом и в итоге согласился представить губернатору петицию Крима и подтверждающие документы, включая стенограммы слушаний и письменные показания под присягой, содержащие новые доказательства. «Я не сомневаюсь, что этот человек был осужден ошибочно и является невиновным в инкриминируемом преступлении», – заявил Данн в сопроводительном письме, когда представил материалы губернатору Оглсби в начале ноября.

Тем временем в апреле 1885 года Крим провел неделю в одиночной камере за то, что испортил часть своей работы по камню. Четыре месяца спустя его отправили туда снова, на этот раз – на восемь дней за то, что в тюремных протоколах было описано как «невыполнение соответствующей работы». Позже ему предстояло отсидеть еще два срока в одиночной камере за нарушение дисциплины. Время, проведенное в одиночестве, – ужасное, разрушающее душу испытание, которое угрожало здоровью и рассудку человека. Одиночные камеры этой тюрьмы были пусты – лишь доска на холодном каменном полу служила кроватью. Небольшое окно в крыше пропускало немного света, но тяжелая деревянная дверь отгораживала заключенного от внешнего мира. Обитатели одиночной камеры в день съедали лишь половину ломтика хлеба и выпивали небольшую кружку воды.

Крима каждый день приковывали наручниками к зарешеченной внутренней двери камеры, заставляя его стоять в течение 10 часов, которые он должен был проводить на работе.

Тех, кто сопротивлялся, избивали дубинками. Тем, кто молил об освобождении, затыкали рот кожаным ремнем.

Начальник тюрьмы Макклафри верил в силу одиночного заключения для исправления поведения заключенного. «Ужасное одиночество угнетает их, – сказал он чикагской аудитории в 1882 году, – и рано или поздно они сдаются». Бывший заключенный, отбывавший срок с Кримом в 1880-х годах, утверждал, что во время таких наказний многие сходили с ума. Один из преступников, просидевший взаперти 15 дней, «вышел оттуда совершенно разбитым и умер через 18 месяцев».

Губернатор не знал о проступке Крима – его тюремное дисциплинарное досье не включили в дело о помиловании. Но Чарльз Фуллер, прокурор на суде, выступил в защиту обвинения в убийстве. Теперь он стал членом Палаты представителей штата Иллинойс и еще одним видным республиканцем, который мог привлечь внимание Оглсби. «Мне и в голову не приходило, что я помогаю отправить невиновного человека в тюрьму на пожизненное заключение», – заверил он губернатора. Доказательств, представленных на суде над Кримом, «было достаточно, чтобы установить его вину вне всяких сомнений». Однако после встречи с Райтом Фуллер смягчил свою позицию и сказал Оглсби, что не будет возражать против того, чтобы пожизненное заключение Крима заменили на 14-летний срок.

Другие, более серьезные возражения поступили к губернатору из столицы штата, Спрингфилда. Джеймс Рейнер из чикагской аптеки Buck & Rayner, ставший объектом неудавшегося шантажа Крима после смерти Дэниела Стотта, направил четыре письма с протестом против возможного помилования. «Крим – слишком опасный человек, чтобы выпустить его на волю», – предупредил он. Убийство Стотта «было одним из самых страшных в истории: совершенно неспровоцированное, хладнокровно и хитро спланированное и исполненное», – отмечалось в одном из писем. «В Чикаго есть люди, – добавлялось в другом, – у которых имеются веские основания полагать, что в его послужном списке это не первое преступление такого рода». Кроме того, судья первой инстанции, присяжные заседатели и другие официальные лица округа Бун должны были подписать встречное ходатайство, которое в декабре 1885 года все еще находилось в обращении, возражая против помилования. Последнее слово оставалось за доктором Фрэнком Уитменом, коронером, который эксгумировал тело Стотта по просьбе Крима. Он сказал губернатору, что нельзя выдать помилование человеку, ответственному за «одно из самых хладнокровных, жестоких и кровожадных убийств в истории» в округе Бун.

* * *

В последний день 1885 года, приводя дела в порядок и готовясь к предстоящему году, губернатор Оглсби нацарапал решение на одной странице и вставил его в толстую папку с надписью «Дело о помиловании № 613». Осуждение Крима и пожизненное заключение останутся в силе. В то время как заключенный № 4374 и его сторонники задавали вопросы о мотивах и показаниях ключевых свидетелей, Джулия Стотт настаивала, что она говорила правду, обвиняя врача в том, что он подмешал отраву в лекарство ее мужа. Оглсби не счел данный случай «достаточно очевидным», чтобы выдать помилование. «Если вы действительно невиновны в преступлении, то вполне вероятно, что обнаружатся доказательства, подтверждающие сей факт», – написал он. А так как эти доказательства еще не появились, было бы «серьезной ошибкой» позволить человеку, который может «осознавать свою вину», избежать наказания «под предлогом невиновности».

Крим был опустошен. Тревожные свидетельства Райта о возможной даче ложных показаний и вмешательстве присяжных в сочетании с растущей поддержкой помилования – даже британское правительство было на его стороне – скорее всего, вселили в него надежды. Однако несколько росчерков пера Оглсби перечеркнули несколько месяцев упорной работы. Крим провел в Джолиете четыре года и два месяца. Он мог бы остаться там, погребенный в крошечной камере или высекающий камень в тишине до конца своей жизни. Его ненависть к Джулии Стотт, предательнице, из-за которой он оказался за решеткой, становилась все сильнее. Убеждение в том, что проститутки являются настоящим злом и должны быть уничтожены, успело укорениться в его сознании еще прочнее. Отвращение к женщинам лишь росло.

Отклонение прошения о помиловании не стало неожиданностью для Роберта Макклафри. За 10 лет работы надзирателем в Джолиете он повидал сотни мужчин, которые приходили и уходили, и гордился тем, что умел отличать закоренелых преступников от людей, которых можно перевоспитать и вернуть в общество. «Некоторые люди рождаются преступниками[27], другие совершают преступления, – заявил он во время лекции о преступном поведении в Чикаго, перефразировав «Двенадцатую ночь» Шекспира, – а третьим навязывают преступление».

Крим, по его мнению, был «человеком с преступными инстинктами и склонностями», который способен на самые ужасные поступки.

Глава 32. «Невинен, как нерожденный ребенок»

1886–1891 годы

Крим был одним из 117 человек, заполнивших первые ряды похожей на пещеру часовни Джолиета в июне 1886 года. У каждого был букетик белых цветов, приколотый к груди полосатого пиджака, и все смотрели на кафедру и отрезвляющие библейские картины, нарисованные на стене над ней. «Когда нечестивый человек отвернется от злодеяния, которое совершил, и будет делать то, что законно и правильно, – готическим шрифтом вещал ветхозаветный пророк Иезекииль, – он спасет свою душу». Играла музыка, исполняемая тюремным оркестром из 12 человек. Букеты свежесрезанных цветов вдохнули жизнь в мрачное помещение, где раз в неделю собиралась на богослужение конгрегация убийц, насильников, грабителей и воров.

«Белвидирский отравитель», как теперь называла его The Chicago Daily Tribune, выступил вперед, чтобы подтвердить свое обращение в