«…Государь спешил[331] в Голландию. Он отправил вперед известительную грамоту к Штатам, а сам, оставя посольство, с семью из своих дворян отправился по почте в Амстердам и прибыл туда 14 дней прежде посольства.

Приехав, нарядился он со своею свитою в матросское платье и отправился в Саардам на ботике; не доезжая, увидел он в лодке рыбака, некогда бывшего корабельным плотником в Воронеже; Петр назвал его по имени и объявил, что намерен остановиться в его доме. Петр вышел на берег с веревкою в руках. Он не обратил на себя внимания. На другой день оделся в рыбачье платье, в красную байковую куртку и холстинные шаровары и смешался с прочими работниками. Рыбак, по приказанию Петра, никому не объявил о его настоящем имени, Петр знал уже по-голландски, так что никто не замечал или не хотел дать вид, будто бы его замечает. Петр упражнялся с утра до ночи в строении корабельном. Он купил буер и сделал на нем мачту (что было его изобретением?), разъезжал из Амстердама в Саардам и обратно, правя сам рулем, между тем как дворяне его исправляли должность матросскую. Иногда ходил закупать припасы на обед, и в отсутствие хозяйки сам готовил кушанье. Он сделал себе кровать своими руками и записался в цех плотников под именем Петра Михайлова. Корабельные мастера звали его Piter Bas, и сие название, напоминавшее ему деятельную, веселую и странную его молодость, сохранил он во всю жизнь.

Петр жил в Саардаме полтора месяца; после переехал он в Амстердам и, наняв близ Адмиралтейства домик, жил в нем под именем корабельного мастера. Тут заложил он собственными руками 60-пушечный корабль и ежедневно ходил на работу с топором за поясом.

Петр потом ездил в Амстердам, где осмотрел кунсткамеру, математические инструменты и минц-кабинеты, звериные и птичьи дворы (menageries), церкви, между коими очень полюбилась ему квакерская; в синагоге видел обрезание младенца; посетил он и зазорные дома (бордели) с их садами; видел 20 сиротских домов, дом сумасшедших; собрание ученых; слушал их диспуты; в главном трактире обедал со своим посольством (за столом сидело 32 человека и за стол заплачено 207 ефимков). Наконец, амстердамские чины дали морское примерное сражение. После того Государь был в Роттердаме, где заметил он статую Эразма, в Лейдене и Дельфте и возвратился в Гаагу, где снова принялся за корабельное строение, посещая меж тем фабрики, на коих делались якоря, канаты, etc, везде принимаясь сам за работу. На бумажной фабрике, осмотрев и исследовав раствор, он сам вычерпнул лист бумаги, который все мастера нашли удивительно тонким и чистым. Государь обучался анатомии, хирургии, инженерству, географии, физике, etc.

В Амстердаме Государь часто беседовал с бургомистром Витсеном, который и посвятил ему изданную им географическую карту северо-восточной Татарии. Витсен однажды просил амстердамским жидам позволения селиться в России и заводить там свою торговлю. „Друг мой Витсен, — отвечал государь, — ты знаешь своих жидов, а я своих русских; твои не уживутся с моими; русский обманет всякого жида“.

В Саардаме Государь полюбил матроса по имени Мус (Mousse?) и, взяв его в Россию, определил шкипером на одном военном корабле. Под его „ведовством“ Петр прошел все степени морской нижней службы, начиная с должности каютного хлопца».

Все это похоже на миф — сказку, сказочное превращение: царя, переодевающегося в обыкновенного плотника. И здесь было не просто переодевание, а страстное желание изучить корабельное дело, которым славился Заандам.

Да, это был не миф, не выдумка. Фантастическая по энергии фигура Петра привлекла Пушкина.

И вот мы в Заандаме. Город больших домов, людных улиц. В тихом малоприметном переулке. Машина останавливается у здания, больше напоминающего архитектурой начало нашего века. Табличка у двери: «Здесь останавливался русский царь Петр Великий» и даты. Странно. Здесь?

Входим, и недоумение рассеивается: то здание, куда мы вошли, — всего лишь современный футляр, призванный оберегать разрушающуюся музейную редкость: домик — небольшой деревянный, покосившийся — выдержал несколько голландских наводнений до того, как была построена защитная дамба.

Две комнаты. В одной из них спальня с деревянным альковом. Как он помещался при своем огромном росте в этой тесной нише? Непривычного вида треугольный стул. Ноги просовываются в отверстия, которые в обычном стуле служат спинкой, и человек сидит, опираясь на спинку стула грудью. Выразительный в полстены портрет сидящего Петра — лучший из тех, что я когда-либо видела.

Но не менее интересна история футляра, в который дом заключен, как в каменно-стеклянную шкатулку. Домик был куплен королем Нидерландов Вильгельмом Первым в 1818 году и тогда же подарен им своей невестке Великой княгине Анне Павловне. Двумя годами раньше она вышла замуж за его сына, впоследствии ставшего королем Нидерландов — Вильгельмом Вторым.

А последний наш царь, Николай II, передал голландскому правительству деньги и просьбу построить над начавшим ветшать домиком Петра прочный дом-шатер, спасая его от непогоды — и, думаю я, собирался посетить это место, как и его предшественники Александр I и Александр II, но не успел — революция и зверское убийство царской семьи…

Последнее посещение Голландии Петром — июнь 1717 года…

«2-го февраля царица приехала в Амстердам, — читаем у Пушкина. — Он (Петр) посещал охотно живописцев, на аукционах накупил множество картин фламандской школы, коими впоследствии украсил покой своей супруги в Монплезире.

Петр купил за 30 000 гульденов анатомический и натуральный кабинет Рюйша.

Он вывез также модели корабельные и проч. Заключил также договор с типографщиком Даниилом Леейвеном о напечатании Ветхого и Нового завета на голландском языке, на половине листа, дабы припечатать потом и славянский текст, что и исполнено в 1721 году.

22-го (июня) Петр прибыл в Амстердам.

24-го с царицей ездил к ост-индскому флоту, за пять миль от Амстердама, и 28-го воротились.

…Тогда куплены им часы с курантами и отправлены в Москву.

22-го августа Петр с Екатериной отправился из Амстердама…

И более он туда не возвращался».

Не явился ли Амстердам — прообразом Петербурга, выросшего на берегах Невы? Петербург пророс из Амстердама, его каналов — сказочный плод соотношений Петра с Голландией? Вот о чем мы думали, покидая это удивительное место.

…Упомянула, но не написала об амстердамском зоопарке. По нему меня тоже возили в кресле на колесиках (мне-то было легко и быстро, каково было тем, кто меня возил?). Что всего больше осталось в памяти? В лупу увеличенный тигр, не «тигровый» (как и коты) — темно-коричневый с черным, а рыжий с белыми полосами. Неуемно ходивший по клетке, молчаливо, яростно, величаво; и необыкновенной высоты, поднятые выше высокого дерева, жирафы, но не рыжие, а шоколадные с белым. Мощнейшие! Леопард — небольшой, маленькая черная пантера. И видели совсем жалких, темно-серых с коричневым, волков — без движения, видимо, спавших. Парк — огромный. Звери, не могущие взбежать и взлететь, — «на свободе», сиречь — без крыш: белые медведи — два плавали на спине, наперегонки, услаждаясь холодом. Третий — с помоста на них глядя, лежал в той же позе, не двигаясь, опустив передние лапы, философски созерцая их, нас. Но тема сия — не голландская — всесветная. У тех зверей, кого я уже успела забыть, прошу о прощении по старости.