– Ездили в пляжный домик.

Домик остался у Ронни после развода. Брак длился два года икончился очень неудачно. Но домик классный.

– Да, там хорошо.

– Что случилось? – снова спросил Луи.

– Пошли в дом. Не могу придумать такую короткую версию,чтобы можно было обойтись без кофе.

Они зашли в дом вслед за мной, все еще держась за руки, новид их уже не назовешь счастливым. Наверное, я так действую на людей. Труднобыть счастливым и радостным в зоне обстрела.

Грегори лежал на моем диване, все еще в блаженном забытьи отболеутоляющих. Луи остановился как вкопанный. Конечно, может быть, дело нетолько в леопарде. Под белым диваном и креслом лежал персидский ковер – не мой.Яркие подушки на белой мебели повторяли сочные цвета ковра и в утреннем солнцегляделись точно самоцветы.

– Стивен, – сказала Ронни и потянулась еготронуть, но Луи ее удержал.

– Это не Стивен.

– Как ты узнал? – спросила я.

– По запаху. Они пахнут по-разному.

Ронни вытаращила глаза:

– Это Грегори?

Луи кивнул.

– Я знала, что они двойняшки, но чтобы так...

– Ага, – сказала я. – Мне сейчас надо вылезтииз этого платья, но я хочу уточнить один момент. Грегори теперь мой. Он из хорошихпарней. Так что его не обижаем.

Луи повернулся ко мне, и зрачки его черных глаз покраснели,как черные бусинки с красной крапинкой – крысиные глаза.

– Он пытал собственного брата!

– Я там была, Луи. Я это видела.

– Как же ты можешь его защищать?

Я покачала головой:

– Луи, у меня была трудная ночь. Скажем так: теперь,когда нет Габриэля, склонявшего леопардов ко злу, они избрали иные пути. Онотказался пытать одну волчицу, и за это ему сломали ноги.

По выражению лица Луи было видно, что он не верит. Я сновапокачала головой и показала на кухню.

– Пойдем туда, сварим кофе. Дай я вылезу из этогопроклятого платья и тогда все расскажу.

Ронни двинулась в кухню, но глаза ее смотрели на меня, и вних было полно вопросов. «Потом», – сказала я ей одними губами, и онапошла на кухню. Я верила, что она сможет занять Луи, пока я переоденусь. Врядли он в самом деле набросится на Грегори, но леопарды-оборотни слишком многонароду против себя настроили. Лучше перестраховаться, чем потом жалеть.

Ричард стоял на стремянке и сверлил дыры в потолке над моейкроватью. А так было уютно. Моя спальня была на первом этаже единственной, и яотдала ее, чтобы Грегори не надо было тащить на второй этаж. Кусочки известипокрывали обнаженный торс Ричарда белой пудрой. Такой он был красивый, рукастыйи мужественный в своих джинсах. Черри и Зейн стояли у кровати, подавая деталиаппарата для вытяжения и помогая замерять.

Ричард выключил дрель, и я спросила:

– А где Вивиан?

– Гвен повела ее навестить Сильвию, – ответилРичард. Глаза у него были подчеркнуто беспристрастны, голос демонстративноспокоен. Мы после арены друг друга еще не видели.

– Удобно иметь в доме профессиональногопсихолога, – сказала я.

Черри и Зейн смотрели на меня. Они были похожи на охотничьихсобак на дрессировочной площадке – глаза серьезные, внимательные к каждомуслову и жесту. Не люблю, когда на меня так смотрят. Это меня нервирует.

– Я на самом деле пришла за шмотками. Это платье мненадоело.

Протиснувшись мимо них, я подошла к шкафу. Жан-Клод и здесьпостарался. Нельзя сказать, чтобы все было совсем не по моему вкусу. В дальнейстене был эркер с диваном, на котором теснилась моя коллекция пингвинов. Срединих выделялся новый пингвин. Он сидел на кровати с большим красным бантом нашее, и на пушистом пузе у него висела открытка. Черный мех тоже покрылся белейпылью с потолка.

Ричард снова выключил дрель и сказал:

– Давай прочти открытку. Для того он ее и писал. Япоглядела на него снизу вверх, увидела в его глазах боль и злость, но глубокопод этим скрывалось что-то еще, для чего я не могла или же не хотела найтислов. Я взяла пингвина с кровати, смахнула с него пыль и развернула открытку,стоя спиной к Ричарду. Дрель не включилась. Я просто чувствовала спиной, как онна меня смотрит, пока я читаю.

В открытке было написано:

Чтобы тебе было с кем спать, когда меня с тобой нет.

И простая подпись – изящные буквы Ж и К.

Я сунула открытку в конверт и повернулась и Ричарду,прижимая к животу пингвина. На лице Ричарда было самое бесстрастное выражение,которое он только мог изобразить. Но как он ни старался, у него не вышло.Обнаженная душа кричала у Ричарда из глаз, кричала о нужде, о невысказанном.

Зейн и Черри попятились от кровати, пробираясь к двери. Онине бросились из комнаты, но постарались не находиться между нами. Я не думала,что у нас выйдет настоящая драка, но понимала их.

– Можешь прочесть записку, если хочешь. Но не думаю,что тебе от этого полегчает.

Он издал короткий звук – не совсем похожий на смех.

– Надо ли предлагать бывшему воздыхателю читать письманынешнего любовника?

– Я не хотела делать тебе больно, Ричард. Если тебестанет легче от прочтения записки – читай. Кроме того первого раза, я ничего несделала, о чем бы ты не знал. И не собираюсь начинать сейчас.

У него напряглись желваки на скулах, жилы натянулись на шеедо самых плеч. Он покачал головой:

– Я не хочу ее видеть.

– Отлично.

Я повернулась, держа в одной руке открытку и пингвина, адругой открыла ящик комода и схватила, что лежало сверху, не слишкомрассматривая. Мне хотелось убраться из внезапно затихшей комнаты, подальше отглаз Ричарда.

– Я слышал, с тобой там кто-то пришел, – сказал онспокойно. – Кто?

Я повернулась, держа в охапке пингвина и одежду.

– Луи и Ронни.

Ричард нахмурился:

– Луи прислал Рафаэль?

Я покачала головой.

– Нет, они с Ронни ездили в приют любви. Луи не знает,что здесь творится. Он сильно злится на Грегори. Дело в личной неприязни, илиэто из-за Стивена?

– Из-за Стивена, – ответил Ричард. – Луиочень верен своим друзьям.

Он сказал так, будто намекал, что не все обитатели этогодома умеют хранить верность. А может, мне уже самой мерещится двусмысленность всамых невинных фразах. Может быть. Вина – многогранное чувство. Но, глядя вчестные карие глаза Ричарда, я не думала, что услышала то, чего он недоговаривал.