– Ты меня спросил, я ответил.

– Чего боишься?.. – осведомился Крут.

Плишка хмыкнул:

– Боится, кнесинка нас вперёд него жаловать станет.

Канаон заулыбался: мужественное, тёмное от загара лицо,голубые глаза, белые зубы из-под чёрных усов. Красивый малый, уж что говорить.Да и Плишка был хорош собой, гораздо хорош. Волкодав сказал:

– Один из них побил другого, а я побил победителя.

– Ну и что? – фыркнул Крут. – Если ты ихпобил, они, по-твоему, плохо дерутся? Отроками, небось, только двор не метёшь…

– Может, дерутся они и неплохо, – сказалВолкодав. – Но к госпоже, покуда жив, я их не подпущу.

– Обижаешь, венн, – покачал головой Плишка. –Смотри, каяться не пришлось бы.

– А ты молчи, тетеря! – рявкнул вдругПравый. – Поговори мне тут!

Канаон вполголоса пробормотал по-сольвеннски нечто, касавшеесябашмаков и пояска бабушки Волкодава. За подобные слова у веннов вызывали напоединок, и все это знали. Братья Лихие не отрываясь смотрели на наставника.Волкодав стоял, как глухой.

Лучезар слушал разговор, постепенно белея от бешенства. Рукаего танцевала по рукояти меча, но дальше этого дело покамест не шло. Не ему,дружинному воину, прилюдно задираться с бывшим рабом…

– Пошли! – коротко бросил он наёмникам. И теудалились следом за ним, нехорошо оглядываясь на Волкодава. Когда же скрылись,на него напустился Крут:

– А теперь, парень, сказывай толком! Почто обиделдобрых людей?.. – И свирепо оглянулся на замерших рядом близнецов: –Брысь!..

Лихобор и Лихослав по привычке дёрнулись с места, но потомпереглянулись – и остались стоять где стояли. Боярин, видя такое непослушание,начал наливаться гневом и открыл рот прикрикнуть… Волкодав опередил его,кивнув:

– Ступайте.

Братья исчезли.

– Ну, парень!.. – Крут не знал, сердиться илисмеяться. Поскрёб пятернёй в бороде и продолжал: – Ты с теми двоими словомне перемолвился, а уж я-то вас, веннов, знаю. Значит, прикидываешь, не доведётли судьба насмерть рубиться!.. Почему?

– Потому, что они лгали, – сказал Волкодав. –Они давно знают друг друга. А тот бой был подставным. Таким людям у меня верынет…

И тем, кто таких людей сестре в телохранители сватает,добавил он про себя.

– А не на собственный хвост оглядываешься? –хмыкнул боярин. – С чего взял-то?..

Волкодав усмехнулся:

– Я зверь травленый, воевода, вот и оглядываюсь… Когдаони бились, Плишка угадывал удары, которые нельзя угадать. А потом не заметилсамого простого, которым нарлак его и свалил…

Крут, презирая деревянные мечи, вытащил из ножен свой боевойи потребовал:

– Покажи!

Волкодав показал. Ему не удалось коснуться боярина, но делобыло не в том.

– Ты ловишь их, как я тогда, – сказал онПравому. – А Плишка защищался, будто заранее знал.

Боярин опустил меч и спросил:

– Сколько тебе лет?

– Двадцать три.

– А сражаешься сколько?

– Четыре…

– А я – с четырёх, – с мальчишеской досадой заявилКрут. – В тот год твой отец, не знаю, родился ли! Почему ты сразу увиделто, что я понял только теперь?

Волкодав сказал:

– Наверное, ты всё с честными воинами дело имел,воевода. Не как я, с висельниками.

Следующий день выдался тёплым и солнечным. Молодая кнесинкарешила покататься на лошади и велела Волкодаву собираться:

– Поедешь со мной.

Боярин Крут подозвал кого-то из витязей помоложе и началраспоряжаться, приказывая седлать коней для десятка молодцов, но ЕленьГлуздовна остановила его:

– Только телохранитель, больше никого не надо.

– Как так?.. – всплеснул руками старыйхрабрец. – А худых людей, неровен час, повстречаешь?..

Кнесинка, взбегавшая на крыльцо одеваться, смерила еговзглядом:

– Тот раз твои десять молодцов меня защитили? Или онодин?..

И скрылась за дверью, и боярин, не имея возможностиоттрепать её, как надлежало бы, за ухо, выплеснул раздражение на Волкодава:

– Ну, венн…

Волкодав посмотрел ему в глаза и ответил:

– Я тоже считаю, воевода, что десяток воинов был бынадёжней. Но раз госпожа сказала, значит, быть по сему. А наше с тобой дело –проследить, чтобы никто её не обидел…

Братья Лихие с завистью смотрели в спину Волкодаву,выезжавшему с кнесинкой за ворота. Они понимали, что им эта честь будетдоверена ещё очень нескоро.

Серко выгибал могучую шею, размеренно бухая подкованнымикопытами в деревянную мостовую. Если бы кто ни попадя носился по городу вскачь,мастера-мостники навряд ли поспевали бы перестилать разбитые горбыли, агорожане вконец разорились бы, собирая деньги на починку улиц под своимизаборами. Оттого в городе исстари воспрещено было пускать лошадей вскачь всем,кроме витязей и спешных гонцов. Волкодав видел, как разлетались щепки из-подкопыт, когда Лучезар нёсся со свитой. Кнесинка, уважая прадедовское установление,ехала шагом.

Добрые галирадцы приветствовали свою государыню, кланялисьей, отступали с дороги, махали вслед. Перепадало внимания и Волкодаву. Емунекогда было вежливо кланяться в ответ, как это делала кнесинка. И даже думатьо том, как вот эти люди совсем недавно с ухмылкой оглядывались на него, шедшегозаказывать ножны. Он сидел в седле, точно кот перед мышиной норой, и на плечахпод кожаным чехлом тихонько поскрипывала кольчуга, а у седла висел в налучиснаряжённый лук. Волкодав озирал уличный люд, держа руки у поясного ремня. Рукинепроизвольно дёрнулись, когда наперерез кнесинке устремился юный сын пекаря.Плечи парнишки обвивала широкая перевязь лотка, заваленного вкусно пахнувшимпеченьем и пирожками. Кнесинка взяла пирожок и что-то сказала безусомупродавцу, кивнув в сторону телохранителя. Парнишка отступил, пропускаясеребристую кобылицу, и протянул лоток Волкодаву. Венн взял маленькую булочку смаком и бросил продавцу грошик. Ещё не хватало, угощаться задаром. Мальчикловко, на лету, подхватил денежку и поспешил прочь, распираемый законнойгордостью. Не далее как завтра вся улица сбежится покупать сдобу из печи, изкоторой сама кнесинка не брезговала отведать!.. Он так и не узнал, что слишкомрезвое движение навстречу кнесинке вполне могло стоить ему жизни.

Волкодав отщипнул кусочек булочки и дал Мышу.

В середине лета на Галирад, случалось, опускалась влажнаяудушливая жара, но этот день был совсем не таков. Лёгкий ветер гнал по небумаленькие белые облака. Летучие тени скользили по цветущим лугам, невесомоперебегали полноводную Светынь и спешили вдаль по вершинам лесов, синевших натом берегу. Такие дни сами собой западают в память и потом вспоминаются, точноблагословение Богов.