«влюбленные». И проговаривал его вновь и вновь. Вслух же он за всю дорогу не сказал ни слова. А Зина даже не спросила, откуда ему известен адрес Клима. Может, догадывалась, что Иван раздобыл его на случай, если тот повторно откажется помочь со справкой и придется предпринимать какие-то меры… Знала ли этот адрес она сама?

Он заметил, как Зина озирается, оглядывая район, в котором если и бывала, то слишком давно, чтобы помнить. Свернув к кварталу деревянных домов, которые уже лет двадцать просились на слом, Иван злорадно подумал: «Вот полюбуйся, куда он тебя приведет!»

– Не видала таких бараков? – спросил он с вернувшейся насмешливостью.

– Да я и похуже видела, – бесстрастно отозвалась Зина и стала смотреть прямо перед собой.

– Где это?

– Вот здравствуйте! А я где жила? Твоя мама все время называла меня «дитя трущоб».

– А, помню, – он действительно обрадовался, обнаружив общее воспоминание.

Но Зина вдруг сказала:

– Иногда я жалею, что мы выросли вместе. Мне нечего тебе рассказать. Ты все уже знаешь.

Обиженный ее прямотой, которой добивался весь вечер, Иван пробурчал:

– Разве это плохо?

Она уклончиво ответила:

– В чем-то хорошо, в чем-то плохо.

– А тебе хочется рассказывать о себе? А что именно? Что у тебя было такого уж интересного?

– Может, и не было, – не огорчившись, согласилась Зина. – Но ведь каждому приятно поговорить о себе. Разве нет?

«Да, да! – со злостью согласился он про себя. – Ты права, Занька… Но ты не права!»

– Не делай этого со мной! – неожиданно для себя сказал он.

– Чего не делать? – не поняла Зина.

– Ничего. Это так… Не тебе.

– А кому?

Иван неуклюже выкрутился:

– Я думал о пьесе. Представлял одну сцену… Подскажу Климу.

– Подскажи, – кивнула она. – Хотя он может и не взять ее.

– Его право, – отозвался Иван сквозь зубы. – А я могу не взять всю его пьесу.

– Что?!

Потемневшие глаза так и впились в его лицо. Ивану даже показалось, что она вытягивает из него взглядом последнюю радость.

«Тебе мало своей? – мысленно воззвал он с отчаянием. – Ты же вся искрилась ею… Хватит, Занька! Уже хватит с меня…»

С нарочитой грубоватостью, которая должна была заставить Зину очнуться, Иван спросил:

– А ты даже мысли не допускаешь, что Жильцов может написать дерьмовую пьеску? Он же врач, Занька… Один раз создать что-то приличное может любой из нас. Но чтобы это повторялось вновь и вновь, нужно быть профессионалом.

– Да, он не профессионал, – невозмутимо подтвердила она. – Так ведь и мы тоже.

Он так и передернулся от этих слов. Она отлично знала, что именно это для Ивана самое болезненное, и все же ударила прямо по ране. Отомстила. Он посмотрел на нее с затаенным страхом: до сих пор Иван и не подозревал, что его жена может быть жестокой.

Но спорить он не стал, потому что возразить-то, собственно, было нечего. Они действительно до сих пор считались самодеятельным театром, хотя были интереснее многих профессиональных. Удержав обиду в себе, Иван сказал:

– Есть риск, что он повторится. Такие, как он…

– Какие? – перебила Зина.

Стараясь не замечать вспыхнувшего в ее глазах жадного любопытства и не сбиться на привычный жаргон, Иван внушительно проговорил:

– Он производит впечатление очень одинокого человека. А такие обычно замкнуты на самих себе. Это может стать их счастьем, а может и бедой. Смотря сколько в них заложено… Если Жильцов сможет отыскивать новые темы и новые характеры в самом себе, тогда ура! И он спасен, и мы спасены. Но ставить вариацию на тему «Лягушки» я не собираюсь, так можешь и передать ему.

Не заметив последнего выпада, Зина серьезно поглядела на него:

– Да, ты прав. Это было бы шагом назад.

«Шагом назад, – повторил Иван. – А ты могла бы сделать сейчас этот шаг?»

– Может, он тебе говорил… его «Лягушка» – это что-то очень личное, да?

– Нет, мне он такого не говорил, – отозвалась Зина, переведя взгляд за окно.

Он едва не задохнулся от бессилия: «Она врет! Вот и выдохлась ее хваленая честность! И как теперь можно заставить ее сказать правду?»

Мимо тихонько ползли серые сарайчики разного роста и ветхости; металлические гаражи, поставленные россыпью, как кубики, брошенные ребенком; углярки с черными ртами… На завалинках двухэтажных домов сидели старушки – Иван подумал, что они сидят здесь уже с начала века и не уйдут, пока не наступит следующий. Дворовые шавки бросались им под колеса с таким истошным лаем, будто машина Ивана представлялась им большим серым котом. Он остановил ее возле последнего дома в длинном ряду.

– Здесь, – сказал он, но зажигания не выключил, словно ждал, что Зина скажет: «Поехали отсюда, он мне не нужен. Домой хочется…»

Она и в самом деле собралась сказать что-то – Иван угадал это, расслышав глубокий вздох. И напрягся, приготовившись услышать нечто важное. Но Зина только заметила:

– Всего один подъезд… Все соседи знают друг друга по имени, не то что у нас…

– Ну и что? В деревнях вообще все родственники, – машинально ответил он и запоздало одернул себя: «На кой черт я напомнил про эту деревню?!»

Но Зина его даже не услышала. Продолжая рассматривать дом, она с сожалением сказала:

– И, наверное, никто не догадывается, что Клим пишет пьесы.

– А то красный коврик стелили бы у его двери, – язвительно отозвался Иван и тут же прикусил язык, потому что Зина повернулась к нему и на ее коже он увидел отсветы нестерпимого внутреннего жара.

– Скажи мне, зачем мы на самом деле приехали к нему? – тихо спросила она, глядя на мужа, даже не моргая.

Ее глаза были раскрыты как-то необычайно широко, и, как ему показалось, страшно. И в этих глазах Иван ясно увидел готовность сказать ему правду, если он сам тоже раскроет сейчас свои подозрения. Он понял, что Зина действительно скажет эту самую правду, какой бы она ни была. Похолодев от ощутимой близости разрыва, Иван без натуги, весело произнес:

– Ну ты даешь, старушка! Я же говорил тебе. Хочу потрепаться о новой пьесе.

Несколько секунд она еще продолжала смотреть на него, ничего не говоря; потом знакомо сморгнула проступившую наружу решимость и безразлично сказала:

– Слушай, почему меня сегодня так коробит твой жаргон? Я ведь и сама когда-то так говорила…

Глава 16

Она внимательно проследила, как загорелая, мускулистая рука мужа уверенно стучит в дверь, за которой (Зина могла бы поклясться!) их не ждали и не хотели видеть. Именно здесь не ждали и не хотели… Ей подумалось, что, скорее всего, Иван тоже это