почувствовал и потому привез ее именно сюда, чтобы все трое оказались на самой грани, где все обнажается само собой.

Жену Клима она в расчет не принимала. Нет, Зина все время помнила и о ней, и о том, что сейчас увидит ту самую «лягушку», которой Клим так стыдился и которую так жалел. Но эта женщина была своей болезнью застрахована от той грани, той боли, на которую Иван бросал их, как на колья. И бросался сам…

Зина ничуть не завидовала этой ватной защищенности Маши. Нечему было завидовать. Но стоило ей взглянуть на Ивана, ей сразу становилось страшно от того, что он так быстро все понял. Зина по глазам видела, что понял, хоть он и продолжал застить ей взгляд улыбками.

И еще она видела, как он боится получить подтверждение тому, что его боль на самом деле не бесплотна, а крепка – крепче некуда. Как тот самый кол, который если уж прошьет насквозь, то назад не вытащишь без того, чтобы кровь не хлынула фонтаном.

«Что же мне делать?» – вся сжавшись, будто Иван мог ударить, она смотрела на его красивую руку, наносившую удары двери в мягкой обивке. Они выходили полными глухого отчаяния, словно он кричал в подушку: «Скажи мне! Нет, не говори!» Зина и сама готова была тащить сквозь себя это острие молчания сколько угодно, ведь никто из них троих еще не закалился от боли настолько, чтобы вынести правду.

Когда дверь, наконец, открылась, Зина поняла, что не ошиблась – их действительно не ждали. На лице Клима выразился такой ужас, будто он увидел на пороге саму Смерть с косой. Однажды Зина встретила такую старушку. Она неторопливо шла по центральному проспекту города, и длинная старая коса мерно покачивалась у нее на плече, поблескивая лезвием. Никто не обращал на старушку внимания, хотя зрелище было нерядовым. И Зине тогда пришло в голову, что, может, Смерть так и ходит среди живых, но увидеть ее может лишь тот, кому она подает знак…

– У вас звонок не работает, – буркнул Иван вместо приветствия.

– Я знаю, – сказал Клим. – Уже давно… Маша пугается резких звуков.

Слегка стушевавшись, Иван уже мягче спросил:

– А стука?

– Боюсь, что такого тоже испугалась. Проходите же… Извините, я… Я почему-то растерялся, – он виновато рассмеялся. – Не ожидал вас увидеть.

Шагнув первым, Иван неопределенно заметил:

– Я думаю…

– К нам редко приходят гости…

– Тогда вы должны особенно тепло нас встретить!

– Да, конечно, – неуверенно подтвердил Клим. – Сейчас я чайник поставлю.

Он повернулся к Зине, которая все еще молча стояла у двери, и глаза его пронзительно крикнули: «Зачем?!»

– Я говорила, что не стоит ехать без приглашения, – покраснев под его взглядом, оправдалась она. – Мы не так близко знакомы.

– Куда уж ближе? – отозвался Иван из комнаты, куда Клим пригласил его жестом. – Можно сказать, производим на свет дитя… совместными усилиями.

Нервным жестом утерев губы, Клим быстро спросил:

– Какое дитя?

– А что, могут быть варианты? – высунувшись в коридор, Иван заинтересованно оглядел обоих.

«Он заводится, – со страхом подумала Зина. – Он не позволит своей злости утихнуть…»

Не дождавшись ответа, Иван закончил:

– Вообще-то я имел в виду спектакль. А вы что?

Из кухни, неловко продвигаясь бочком, выбежала уже знакомая Зине собачка. Видимо, она еще не чувствовала себя здесь хозяйкой и только приучалась встречать гостей у порога. Зина едва удержалась, чтобы не крикнуть ей: «Эй, привет!»

– Как ее зовут? – спросила она, погладив лохматую жесткую шерсть.

– Это он, – поправил Клим. – Я назвал его Кузей. У нас в деревне жил песик Кузя.

– А у меня был кот Кузя! – обрадовалась Зина. – Он жил лет семнадцать, не меньше.

Иван с отвращением заметил:

– Удивляет меня эта страсть разводить дома всякую живность. Звери должны жить в природе. Попробуйте доказать, что это не так!

Не решившись что-либо доказывать, Клим негромко сказал:

– Вы извините, я должен успокоить жену… Да, кстати… Она ничего не знает о пьесе. О «Лягушке». Не надо при ней говорить… Пожалуйста.

Проводив его взглядом, Иван озадаченно спросил:

– А что это она у него такая дикая?

– Она больна, – безучастно ответила Зина, стараясь ничем не выдать себя.

– Вот привет! Что ж ты раньше не сказала? Мы ничего тут не подцепим?

– Шизофрения не заразна, насколько мне известно…

Он даже присвистнул:

– Шутишь?!

Зина успела сказать только:

– Нет.

– Да, я же хотел чайник, – озабоченно проговорил Клим, снова появившись в коридоре.

– Не надо! – попыталась остановить Зина, но ее муж охотно поддакнул:

– Вот-вот, мы на чай и приехали! Такое славное чаепитие в кругу семьи… Очень успокаивает.

Клим скользнул по Зининому лицу тревожным взглядом, но ничего на это не ответил. Он выглядел таким домашним и мягким в своих синих шлепанцах и такого же цвета футболке с короткими рукавами, что Зине захотелось прижаться к нему всем телом и успокоиться в этом мирном тепле. В отличие от Ивана он почти не загорел, и в этом ей тоже увиделся признак домашности. И хотя дом-то был не ее, Зине почему-то все равно это нравилось. Даже сейчас, когда Клим был так явно встревожен и возбужден их появлением, от него исходил глубинный покой, который бывает в людях с чистой совестью, не изводящих себя мелочами.

«А его ведь не совсем чиста, – подумала Зина с сожалением, понимая, что именно она эту совесть и запятнала. – Или к этому врачи относятся не так щекотливо?»

Она вдруг поймала себя на том, что смотрит на него и улыбается. И тут же встретила взгляд мужа – застывший, совсем неживой, будто сердце у него внезапно оледенело, как у маленького Кая, потерявшего свою Герду. В его глазах больше не было вопроса. Он уже не спрашивал: «Я теряю тебя?», он знал это. Зина улыбнулась и ему и сама почувствовала, что это вышло умоляюще.

– Да, чайник, – повторил Клим и, как-то неловко повернувшись, будто не видел стен и боялся удариться плечом, ушел на кухню.

– Ты действительно собираешься пить чай? – спросила Зина у мужа.

– Он живет как нищий, – сказал Иван вместо ответа.

– Ну и что? Мы тоже не утопаем в роскоши.

– Но можем.

Он вдруг шагнул к ней и быстро, сбивчиво заговорил, то поднимая, то опуская глаза:

– Хочешь, я изыму все деньги из дела? Купим большую квартиру. Нет, лучше дом! У нас будет свой дом. Пора завязывать с этой студенческой жизнью, как ты считаешь? Я обставлю его, как ты захочешь. Ты будешь просыпаться в кровати с балдахином… Хочешь?

– Нет, – сказала Зина не потому, что ей уже