было пусто. Показалось? Нет, я отчётливо видел фигуру человека, сидящего на восточный манер со скрещёнными ногами. Разглядеть его я не успел, в памяти запечатлелась только чёрная всклокоченная борода и рыжие волосы ниже плеч.

Я пожал плечами и посмотрел вокруг. Вдоль дороги стояли дома, возможно, человек зашёл в один из них. Показалось, что в ближайшем доме произошло какое-то движение за окном — то ли занавеска колыхнулась, то ли что-то в глубине. Впрочем, это могло быть игрой воображения.

Дом был деревянный, из тех, что строили после Великой Отечественной — с маленькими окошками, двумя калитками с разных сторон: одна вела в дом, а вторая — в огород. Были и распашные двери, которые выходили на крыльцо под навесом прямо на улице. У соседних домов окна были забиты досками или закрыты ставнями, а у этого ставни были нараспашку. В окнах виднелись занавески, а прижавшись к стеклу и отгородившись от внешнего мира руками, я разглядел внутри обычную мебель: вдоль левой стены стояла югославская стенка советских времён, вдоль правой — два кресла с журнальным столиком, а прямо напротив окна — большой массивный комод.

«Заглядывать в чужие окна неприлично», — вспомнил я слова матери, которые она говорила, когда я в детстве из любопытства подпрыгивал, чтобы увидеть, что творится в освещённых комнатах на первых этажах.

Я постучал в окно, как это принято в деревнях, и прислушался. Ответа не было. Тогда я толкнул створки дверей рядом, от толчка они распахнулись наружу. Я вошёл в тёмный коридор. Справа была дверь во двор, слева — в жилые помещения. Я вышел во двор, здесь под навесом от двери до забора была летняя кухня с мангалом и местом для застолий. Это была веранда для семейных праздников. Налево был огород, вокруг которого росли несколько яблонь, вишня. Земля была свежевскопанной, даже воткнутая в землю лопата стояла, как будто человек отошёл попить воды и вот-вот вернётся, чтобы продолжить работу.

— Рановато копаете, — вслух произнёс я, обращаясь к невидимому хозяину. — Недели через три в самый раз будет.

— Ранняя весна в этом году, — услышал я позади себя и, вздрогнув, обернулся.

Передо мной стояла немолодая женщина в рабочем халате. Волосы её были седы, но лицо ещё гладкое, без морщин. Руки женщины были выпачканы в земле. У неё был странный взгляд — она смотрела на меня, но как бы и мимо меня.

— Здравствуйте, — сказал я. — Простите, что без приглашения.

— Ничего, — ответила женщина. — Гости нынче редкость, мы любим гостей.

И рукой она гостеприимно показала на входную дверь, из которой я вышел. Я прошёл, она следом за мной.

— А чего же двери на улицу нараспашку держите? — спросил я. — Бандитов нынче много вокруг, надо бы остерегаться.

— У нашего участкового не забалуешь, — ответила женщина, закрывая за мной дверь и включая свет в коридоре. — Нет здесь бандитов.

— У вас осталось электроснабжение? — удивился я. — Какая-то автономная электростанция?

Женщина открыла дверь в комнату, и, пройдя внутрь, мы оказались в кухоньке. Направо была комната, а дальше — коридор.

— Я в этом не понимаю ничего, — ответила она. — Свет горит, дом стоит… мне и хорошо.

Из внутренних комнат вышел крепкий старик лет шестидесяти. У него была седая аккуратно подстриженная борода, ростом он был повыше меня, широк в плечах, настоящий деревенский Илья Муромец, только состарившийся немного. Я представил его в центре картины Васнецова и улыбнулся. Старик тоже улыбнулся мне и подал руку для рукопожатия.

— Илья, — представился он, крепко сжимая мою ладонь в своей.

— Муромец? — невольно вырвалось у меня.

— Нет, — серьёзно ответил тот. — Муромцы нынче не водятся. Григорович я. Илья Григорович.

— Игорь, — представился и я.

— А это жена моя, Анфиса, — показал он рукой на женщину. Та кивнула.

— Садись, — сказал Илья Григорович. — Мы уж обедали, не обессудь, просто рядом посидим за компанию, а ты-то перекуси.

— Спасибо, — сказал я и сел на предложенный стул.

Анфиса поставила на стол миску со щами, протянула ложку. Щи были наваристыми, по поверхности плыли жирные круги. В самом центре миски лежала мозговая кость со здоровенным куском мяса.

— А где же говядину берёте? — поинтересовался я.

— Да где ж нынче? — вопросом на вопрос ответила Анфиса. — Раньше своя скотина была, да стало накладно держать, и места мало. Так что корову свою и бычка мы давно колхозу сдали.

— Колхозу? — спросил я.

— Ильича, — кивнул головой Илья Григорович. — Председатель — мужик хороший, но хитрющиииий… — протянул старик и ухмыльнулся. — Обещал часть деньгами, часть продуктами… да так и зажал деньги-то. Год уж ждём. А продукты каждый месяц, аккуратно…

Я молча жевал мясо. «Какой колхоз, какой председатель? — носилось у меня в голове. — Неужели работают, несмотря ни на что?»

Я знал, что сельчане до сих пор часто называют современные хозяйства колхозами. Некоторые из них, будучи зарегистрированы как акционерные общества, сохраняли в своих названиях слово «колхоз». Но чтобы кто-то после космической катастрофы продолжал работать, как ни в чём не бывало, я не мог и представить.

— И много вас в колхозе-то? — осторожно спросил я.

— Раньше было много, — ответила Анфиса. — А теперь, сами знаете — поразъехались кто куда. Остались ты да я да мы с тобой…

— Мало нынче работников в колхозе… — подтвердил Илья Григорович.

В этот момент дверь приоткрылась, и в комнату зашла тётка.

— Васильна! — бойко выкрикнула она. — Там автолавка приехала, на твою долю чего взять? Аль сама пойдёшь?

— Пойду, пойду, а как жа! — засуетилась Анфиса. — Ты не знаешь, рис-то там привезли? А то старик мой суп харчо просит, а у меня риса-то нет.

— Да кто ж его знает, чего они тама привезли, — сказала тётка. — Ну тебя ждать, аль придёшь?

— Да подожди, вместе сходим. — И обернувшись к Илье Григоровичу добавила:

— Ты гостя-то покорми, картошки жареной ему предложи, вона, на плите стоит.

С этими словами тётка Анфиса выхватила сумку из шкафа, обулась и через минуту выбежала из комнаты.

На плите стояла сковорода.

— У вас и газ есть? — удивился я, не увидев нигде баллона.

— Да, уж лет пять как провели, —