– Признавайся в своем преступлении!

Тунь попытался объяснить, что не совершал преступлений, но получил пинок в грудь. Он настаивал, но ему не верили. Посыпались удары ногами и руками, пока он не повалился на бетонный пол, с трудом выдохнув:

– В каком преступлении?

Ответ оказался сокрушительнее града ударов, только что обрушившихся на него:

– У тебя аморальная связь с родной дочерью – мы видели, как вы обнимаетесь! Ты сам сказал, ей двенадцать лет, уже не маленькая, ее нельзя ласкать подобным образом. Это аморально. Любовь между отцом и дочерью нечиста. Твоя дочь тоже арестована, и если ты не хочешь, чтобы она страдала, как ты, признавайся в своем преступлении – во всех своих преступлениях, включая связи с предателями! Называй всю вашу ксае кбот, цепочку предателей и предательств…

На этом сердце Туня остановилось.

«Какое сегодня число, товарищ?»

Вспомнив дату, Тунь пожалел, что не может смеяться. Память – враг, последовательный предатель, она предает его вновь и вновь, однако он ничему не учится и все забывает. Он забыл, что в Камбодже никто не может считать себя в безопасности – ни мужчина, ни женщина, ни ребенок. Он забыл, что все, что ты сделал или не сделал, может быть расценено как преступление. Он забыл, что, коль скоро тебя обвинили, ты виновен, и все, с кем ты знаком, автоматически становятся твоими соучастниками. Он вечно забывает, он забыл. Он сказал им то, что они хотели слышать, – как связался с предателем Со Пимом, где впервые услышал об этом человеке, почему решил натурализоваться в Чхлонге… Он рассказал и правду, и ложь – все, в чем они требовали признания.

– Это правда, что ты с самого начала выполнял приказы предателя? Ты поэтому выбрал Чхлонг, деревню в зоне его ответственности, чтобы продолжать плести заговоры против Организации с ним и другими из вашей вражеской сети? Кого еще ты знаешь? Назови нам имена – всех, кого ты знал раньше, кого знаешь сейчас, всех, кого ты знал в своей жизни. Если ты не назовешь нам достаточно имен предателей из вашей ксае… Короче, ты хочешь, чтобы твоя дочь умерла? Вопрос стоит предельно просто, сам понимаешь.

И снова память подвела Туня – он начисто забыл все зло, которое они могут причинить, и начал говорить, делая признание за признанием, исписывая страницу за страницей. Бесчисленные имена, одни реальные, другие вымышленные… Но ни правда, которую он извергал из себя, ни ложь, которую изобретал, ничего не изменили. Они убили Ситу и выбросили тело в Меконг. Пусть теперь плавает с дельфинами, сказали они ему, ухмыляясь. Перед убийством ее изнасиловали, как Тунь узнал во время очередного допроса. В этом смысле они превратили его ложь в правду – партия действительно настолько сильна. Он должен был помнить.

Тунь ворочался в своей камере, каждый раз ударяясь о стену. Это не та камера, куда его бросили сразу после ареста, это «школа» Слэк Даек. Туня перевезли из Кратьэха в Кампонгтхом, в настоящий сантебал – центр безопасности. Чхлонг далеко, и он хотел бы забыть о ней, забыть навсегда, но это не в его власти. Память обманчива. Тунь слышит стон из соседней камеры и против воли вспоминает, что это Сохон. Аунг Сохон, одно из многих имен, которые предала его память. Чужая жизнь, которую он отдал в отчаянной надежде спасти дочь. Он любил Ситу – чисто, глубоко и невинно.

Но любовь не оправдание.

Сердце сильно дрогнуло, будто кто-то ударил в барабан. Тира проснулась, не понимая, где она, и опомнилась лишь через несколько секунд. Ла лежала рядом под покрывалом, зарывшись личиком в подушки. Одной ручонкой она обнимала фиолетового шелкового слона, которого они купили в сувенирном киоске отеля, другую свесила с кровати. Глядя на спящего рядом ребенка, девушка удивлялась, как такая маленькая жизнь может заполнять все ее, Тиры, существо и иметь над ней такую власть?

Она перегнулась через Ла посмотреть – ну конечно, Нарунн осторожно сошел с кровати и спит сейчас на полу, положив согнутую руку на лоб, а другой слабо сжимая пальчики Ла. И снова у Тиры забилось сердце – ох уж эта картография любви с ее вечно расширяющимися границами…

Внизу снова послышался звук барабана, разбудивший Тиру, – она еще приняла стук за собственное сердцебиение. Неслышно встав, она подошла к застекленной балконной двери. На травянистой лужайке возле детского бассейна группа подростков расставляла на эстраде инструменты для вечернего представления. Большой плакат на мольберте извещал, что выступает ансамбль «бывших беспризорников», которых местная некоммерческая организация обучает традиционной народной музыке.

В разгар приготовлений самый старший на вид – лет четырнадцати – ударил в раскрашенный сампо, сперва левой рукой, затем правой, попеременно проверяя каждую «голову» двойного цилиндрического барабана вдвое больше того, что Тира оставила на попечении Старого Музыканта…

Старый Музыкант. Он маячил на периферии сознания с упорством призрака. Тира вздохнула. Она не могла перестать думать о старике с самого возвращения из Пном Тамао.

После заповедника они должны были отвезти Ла в храм, но когда они позвонили настоятелю предупредить, что едут, Конг Оул сказал, что Старый Музыкант еще не вернулся из города. Значит, они не увидятся. Ну и ладно, подумала уставшая Тира – они порядком набегались за день – и спросила, можно ли взять Ла в гостиницу и оставить ночевать. Настоятель пришел в восторг.

Уже смеркается. Тира гадала, благополучно ли вернулся Старый Музыкант в Ват Нагару. Старик ей снился, когда она внезапно проснулась от удара барабана. Сон, впрочем, не запомнился… Настоятель бы обязательно позвонил, если бы что-то случилось.

Вернувшись в комнату, девушка проверила мобильный. Пропущенных звонков не оказалось. На всякий случай вернув громкость, Тира подошла к лежащему Нарунну, и, коснувшись губами его губ, прошептала:

– Эй, сонная голова…

Он пошевелился, открыл один глаз, затем другой:

– Что, спящее сердечко?

Тира засмеялась. Нарунн взглянул на Ла, державшуюся за его руку, и сказал неожиданно чистым для только что проснувшегося голосом:

– Давай съездим в Сиемреап. И ее с собой возьмем.

– Что?

Нарунн отпустил ручонку Ла и потянул к себе Тиру. Они лежали в объятьях друг друга, Тира опустила голову на грудь Нарунну, а он тихо говорил, выдыхая сон из своего тела:

– Мне сейчас приснился дом… Помнишь, я говорил, это на озере Тонлесап, недалеко от Сиемреапа, рыбацкая деревушка? – Тира кивнула. – Вы обе были со мной. Ты познакомилась с моей мамой, со всей моей семьей. Они нас ждали, живые, счастливые… Все было так реально…

Они лежали неподвижно, но, даже не глядя, Тира знала, что глаза Нарунна закрыты и он пытается вернуть тот сон и снова увидеть родных. Она слушала свое сердце, выстукивавшее непривычную мелодию, а за окном время от времени отвечал сампо, задавая ритм и ведя за собой.

Не в силах подняться, он продолжал сидеть под стеной, точно прикованный воспоминаниями. Несколько раз рядом останавливались незнакомые люди и вежливо спрашивали, не заблудился ли он, не помочь ли ему дойти до дома и есть ли у него вообще дом. Старый Музыкант уверял, что с ним все в порядке, и благодарил за заботу. Люди предлагали ему деньги – он смиренно отказывался. Но когда девочка из лавочки напротив, где продавали лапшу, в самый зной подошла к нему с пакетом жареной лапши и бутылкой воды, Старый Музыкант принял эту своевременную щедрость, благодарно кивнув ее родителям, владельцам магазинчика. Сейчас уже вечер. В сгущавшихся сумерках Белое Здание казалось не таким внушительным и с наступлением ночи грозило раствориться во мраке. Но Старый Музыкант знал, что дом переживет тьму, как привык делать уже несколько десятилетий.