– То же, что сюда несет с вами… Жизнь!.. Пестрая она у меня, как шахматная доска!.. Пестрая… Сидел я уже – дважды…

– Фью-ю! – свистнул от удивления Витька.

– Я же говорил тебе, – сказал Володька ему.

– Да вы, парни, не волнуйтесь – подлостью за добро еще никому не платил, – искренне признался Данила в ответ на молчание геологов…

Неожиданно состав резко дернулся и стал притормаживать, словно вволю набегавшись, решил теперь перейти на солидный и ровный шаг. Впереди, в темноте, показались огни какой-то небольшой станции. Состав, еще сильнее притормаживая, некоторое время катил вперед, затем, лязгнув буферными сцеплениями, остановился.

– О-о, приехали, – тихо пробурчал Володька. – Только разошлись и снова встали…

– Тихо ты, – остановил его Витька. – Идет кто-то…

В темноте громко зашуршала щебенка под чьими-то торопливыми шагами, кто-то подошел к их платформе, на борту платформы появились две большие сильные руки, борт скрипнул от нагрузки, и на краю платформы появился какой-то мужик, уставился на раскладушки, рядком стоявшие подле машины.

– Ты что, дядя, заблудился? – раздался насмешливый голос Володьки.

Еще какое-то мгновение мужик стоял неподвижно, затем одним прыжком перелетел через низкий борт платформы и скрылся в темноте.

– Заходи в гости на обратном пути! – закричал вдогонку мужику Володька под веселый хохот приятелей. – Сейчас не принимаем! Самим жрать нечего!..

– Поживиться приходил, – констатировал Витька.

– Да, не рассчитал, – согласился Данила.

– Сейчас что-нибудь с машины тяпнул бы, и будь здоров – ищи докторов! – подхватил Володька, ближе всех принимающий к сердцу сохранность своего шоферского имущества.

Состав дернулся, трогаясь с места, и, набирая скорость, пошел со станции дальше в темноту ночи.

На платформе снова стало тихо. Геологи и их странный попутчик молча лежали в теплых спальниках и смотрели на неподвижное звездное небо.

Изредка внезапно выныривали из чернильной синевы ночи освещенная будка стрелочника или переезд и сразу же пропадали, исчезая где-то далеко позади. Под ними же шумело и грохотало железо, сильно раскачивая раскладушки, то резко притормаживая, то так же резко дергая платформу и унося их все дальше и дальше на восток.

На следующий день у Витьки заныл зуб, который он лечил перед самым отъездом, но так и не успел довести дело до конца. В Москве врач-стоматолог, женщина, на которую Витька засмотрелся, забыв о своем зубе, разинув рот, положила в дупло ватку с мышьяком, прикрыла ее замазкой и попросила его прийти через три дня, сказав, что к тому времени мышьяк убьет нерв и зуб можно будет заштукатурить основательно и надолго. Но в суматохе отъезда Витька забыл про это, вспомнил уже в пути и к тому же где-то в пути застудил больной зуб. Ноющая боль расползлась по всей челюсти, не давала ему даже закрыть рот, а тем более есть, поэтому он вынужден был голодать. К зубной боли добавился голод. Он мучил его только в первый день, а потом оставил. Организм привык голодать и успокоился, но от этого легче не стало. Весь день он бродил по платформе, ища тихое местечко, где бы не трясло и не дергало. Но на товарняке таких мест не бывает. Рот у Витьки оставался перекошенным гримасой страдания. По ночам он лежал с открытыми глазами, и его голова моталась в такт качаниям платформы, усиливая ноющую боль. От усталости он иногда проваливался в сон, похожий на обморок, но не надолго. Через полчаса зубная боль снова будила его на очередную никому не нужную вахту. Так прошло два дня.

В Красноярске они расстались с Данилой. На прощание они наскребли ему несколько рублей мелочью, дали свой адрес в поселке Мама. За эти дни они привязались к нему, и было жаль с ним расставаться.

– Данила, захочешь, приезжай к нам на Маму, в партию, – предложил Витька. – Зинаида будет не против. Нам еще нужны рабочие – в поле, на лето.

Данила спрыгнул с платформы, помахал им на прощанье рукой и пошел, не оглядываясь, по шпалам в сторону города, в одном пиджачке, с пустыми руками. И им было странно видеть его, проехавшего с ними многие тысячи километров, без гроша в кармане, вот такого, чуть не голенького, зная, что он чужой в этом краю, его здесь никто не ждет и ему некуда сейчас даже приткнуться. Но он все равно куда-то шел. Сейчас он был похож на здешнего горожанина, выскочившего на минутку в магазин за углом своего дома…

«Вот уж кто бродяга, так бродяга! – подумал Витька, глядя вслед ему, страдальчески исказив от боли лицо, с отвисшей, как у идиота, нижней челюстью. – Куда едет – не знает сам! Где остановится в следующую ночь, тоже не знает, как еще несколько дней назад, наверное, не знал, что будет в Красноярске!.. Едет – чтобы ехать!»

И вид этого «блудного сына», ничего не боявшегося, подтолкнул его не страшиться отстать от своего состава, от машины, снаряжения, за которое он отвечал.

– Все, Володька! – сказал он приятелю. – До ближайшей станции, а там брошу тебя и пойду рвать зуб! Не могу больше! Если отстану, поедешь дальше один. Встретимся в Усть-Куте, в порту. Жди меня там, я обязательно найду тебя. Ночуй подле порта, в машине. Никуда не уезжай. Возьми с собой документы на машину и командировку, чтобы от милиции отвязаться, если заметят, что ты с московским номером торчишь в городе!..

– Да все будет в порядке! Не бойся!

– Я и не боюсь. Ты справишься. Потом, скорее всего, я буду там раньше тебя. Так что встречу…

От Тайшета их пути временно разошлись. В Тайшете была очередная сортировка. Володька поехал на платформе с машиной, а Витька пассажирским поездом, опоздав на состав, но зато без донимавшего его зуба. В Усть-Кут он приехал раньше Володьки.

Встретились они у Осетровского порта. Погрузиться на баржу удалось только через два дня. За эти дни они едва успели привыкнуть к твердой земле, как снова пришлось встать на качающуюся палубу баржи-самоходки. Снова спали под открытым небом, на палубе, рядом с газиком, прочно принайтованным проволочными растяжками к палубе.

Провизией запаслись на весь срок плавания, так как самоходка шла и ночью и днем, нигде не останавливалась. Только в одном порту пришвартовались к дебаркадеру, выгрузили несколько тракторов «Беларусь», тут же отчалили и пошли дальше.

Самоходка шла не быстро, обгоняя только огромные плоты леса и сопровождающие их буксиры. Один раз повстречался им крохотный плот с туристами. На плоту стояла палатка, болталась на привязи к плоту лодка, горел костер на краю плота, и суетились два парня. Они приветливо помахали рукой, отвечая на короткий гудок самоходки…

Витька и Володька долго смотрели, провожая взглядами исчезающий позади, казалось, неподвижный плот с двумя путешественниками на широкой водной глади Лены, этой огромной сибирской реки…

С самоходки они выгрузились, не доходя до поселка Мама, так как там не было пристани. Дальше до Мамы добирались своим ходом.