война 1914–1918 годов предстала первой попыткой немцев завоевать европейское господство, за которой последовала вторая в 1939 году. Более того, поскольку публикация книги Фишера совпала с иерусалимским процессом над Эйхманом, дебатами об изображении свастик на стенах и с первыми западногерманскими процессами над нацистами, полемика временами приобретала характер пересмотра истории Германии в целом, тем более что историки ГДР также изображали империю как империалистическую державу и диктатуру.

Оглядываясь назад, становится ясно: полемика с Фишером способствовала тому, что взгляд немцев на историю вырвался из узкой национальной перспективы. Последующие исследования вопроса о военной вине подтвердили многие тезисы Фишера. Однако нарисованная им картина была раскритикована в целом как слишком односторонняя. Однако, помимо конкретной темы, значение дебатов, по словам Конрада Ярауша, заключалось «не столько в раскрытии вины Германии в войне, сколько в универсализации национальной самокритики как центральной задачи новейшей истории в целом»[42].

Дебаты о «преодолении прошлого» достигли кульминации в споре о сроке давности по нацистским преступлениям. 8 мая 1960 года, через пятнадцать лет после окончания войны, истек срок давности преступлений, связанных с непредумышленным убийством, и, согласно преобладающему правовому мнению, к ним относилась и большая часть преступлений нацистов. После антисемитской волны в начале 1960 года и обнаружения новых скандальных фактов в биографиях многих деятелей парламентская фракция СДПГ в бундестаге изменила свой до тех пор весьма оборонительный курс в отношении исторической политики и внесла предложение о продлении срока давности на четыре года, чтобы дать только что основанному центру в Людвигсбурге возможность продолжить и, как считалось, завершить расследование. Это предложение было отклонено в бундестаге; против него выступило, в частности, Министерство юстиции, тем самым определив линию правительства в отношении политики срока давности. За это отвечал начальник отдела уголовного права Федерального министерства юстиции государственный чиновник высшего ранга д-р Эдуард Дреер, но он действовал и в своих интересах, поскольку смертные приговоры, о которых он ходатайствовал как прокурор в Специальном суде в Инсбруке во время войны, также подпадали под этот срок давности[43].

Однако эта тема была практически проигнорирована общественностью. Три года спустя, когда встал вопрос о сроке давности за убийство, начиная с 1965 года, все было совсем иначе. Еще до этого многочисленные еврейские организации и многие политики западных государств предостерегали от прекращения преследования нацистских убийц, которое только началось. Федеральное правительство строго настаивало на соблюдении срока давности и предлагало не выносить этот вопрос на обсуждение парламента. Однако это не удалось благодаря СДПГ и, прежде всего, благодаря берлинскому депутату от ХДС Эрнсту Бенде, который выступил против мнения большинства в парламентской фракции ХДС/ХСС и стал самым главным сторонником продления срока давности за убийство. План правительства по предотвращению продления срока давности с аргументом о его неконституционности теперь все чаще наталкивался на противодействие. Во многих западных странах прошли бурные протесты против плана правительства, а отношения с Израилем и США, в частности, грозили значительно ухудшиться. В ФРГ и Австрии возникла инициатива против срока давности, поддержанная многочисленными общественными деятелями – от таких писателей, как Уве Йонсон и Ханс Вернер Рихтер, издателей, как Эрнст Клетт и Хайнц Ульштайн, таких профессоров, как Иринг Фетчер и Вальтер Йенс, до теологов, таких как Мартин Нимёллер и Йозеф Ратцингер. Большинство газет также поддержали отмену срока давности за убийство.

Однако среди населения Западной Германии большинство было против продления срока давности, а также против дальнейшего преследования нацистских преступников, и многие политики из правящих партий ссылались на это, когда резко высказывались против отмены срока давности. «Мы не можем позволить, чтобы Израиль оказывал на нас давление по вопросу, который является для нас юридическим», – безапелляционно настаивал назначенный от СвДП министр юстиции Бухер. «Мы должны взять на себя ответственность жить с некоторыми убийцами, если это необходимо». Лидер ХСС Штраус пошел еще дальше и заявил, что продление срока давности означает «потрясение правосознания человечества и фальсификацию истории, поскольку этим документируется, что только одни немцы совершали военные преступления»[44].

Однако во время дебатов в бундестаге самое глубокое впечатление оставила речь Эрнста Бенды: продление срока давности было связано с тем, что «чувство справедливости народа было бы развращено нетерпимым образом, если бы убийства оставались безнаказанными, даже если бы их можно было искупить». В стране, «где кто-то попадает в тюрьму за юношеские шалости, а люди, совершившие убийства, остаются безнаказанными», следует спросить, сказал Бенда, какое чувство справедливости здесь преобладает. В конце концов, был достигнут компромисс о продлении срока заключения на четыре года – при условии, что к тому времени большинство судебных процессов будет завершено. Как было легко предсказать, это оказалось заблуждением[45].

Ответственным за нацистские преступления лицам, служившим в Министерстве юстиции, все же удалось спасти от дальнейшего преследования большую часть ответственных за преступления лиц, служивших ранее в рейхминистерствах и в Главном управлении имперской безопасности (РСХА). Это было достигнуто с помощью юридической хитрости, организованной Эдуардом Дреером: в документе, скрытом от общественности, было закреплено положение, согласно которому соучастие в убийстве, при котором не могут быть доказаны «низменные мотивы», должно было караться не по статье об убийстве, а по статье о покушении на убийство. Это автоматически изменило срок давности за пособничество и подстрекательство к убийствам, сократив его до пятнадцати лет, в результате чего почти все дела против ведущих членов гестапо, СД и РСХА были прекращены. Не политические кампании за всеобщую амнистию или срок давности привели к цели, но процедурная уловка[46].

БЫСТРЫЙ КОНЕЦ ПРАВИТЕЛЬСТВА ЭРХАРДА

По сравнению с растущей динамикой социальной критики и политической ангажированности, попытки правительства управлять ФРГ с помощью концепций предыдущих лет выглядели менее впечатляющими. Новый канцлер Эрхард в своей правительственной декларации попытался удовлетворить потребность в обновлении и новых начинаниях, говоря о том, что сейчас идет процесс «выхода из послевоенного периода». Но его представления о формировании будущего казались скорее старомодными: «Мы рискуем тем, что продуктивный настрой нашего общества все больше будет уступать место наслаждению достигнутым. Ситуация характеризуется зачастую исключительно материалистическим отношением больших слоев населения». Главное сейчас – «увести молодых людей с неправильного пути, когда они хотят лишь зарабатывать деньги и быть обеспеченными». Подобные наставления, критикующие потребление, звучали удивительно из уст автора книги «Процветание для всех». Канцлер был особенно зол на ассоциации и организации по интересам. «Конфликт интересов не приводит к созданию органического целого до тех пор, пока участники сознательно или бессознательно придерживаются девиза, что правильно только то, что полезно для них», сетовал Эрхард. Необходима была «ответственность организаций перед общим