– Так ведь в революции у каждого своя задача. А вместе всё делаем для сохранения лесных богатств Родины…

Гэсан Вандуй толкнул Чжана, чтобы тот придержал язык. Но тот только больше воодушевился, округлил глаза и возвысил голос:

– Да что мы им, носильщики, что ли?

Синий комбинезон остановился, сделал серьёзное лицо и сказал:

– Этот уважаемый брат-крестьянин, этот уважаемый брат – представитель национальных меньшинств – совершенно не прав! Если уж так надо мериться, кто кому что должен, то разве мы приехали сюда не ради того, чтобы вместо вас защищать ваши леса? Мы приехали вместо вас бороться с пожаром, это как если бы вы нас позвали в гости, так или нет? Но даже всё необходимое, даже еду и постели, мы привезли с собой. Только просим помочь донести еду, а ты так развонялся!

Против таких серьёзных и круто закрученных аргументов Чжан Лосан не нашёл что ответить. Первым делом было не совсем понятно с правом собственности: этот лес только что был государственный и вот снова стал принадлежать Счастливой деревне. Во-вторых, Чжан Лосан хотя и считался в Счастливой деревне человеком, хорошо знающим китайский язык, но уровень был не настолько высокий, чтобы бегло изъясняться на такие большие, сложные и заверченные сюжеты. Поэтому Чжан Лосан просто онемел, тем более что остальные, оказавшись перед лицом китайской разговорной речи, и так уже изображали собой немых.

В результате люди Счастливой деревни опять погрузились в своё молчание, с которым так часто здесь сталкивались приходившие из других мест.

Синий комбинезон сказал:

– Пошли!

Все снова с тяжёлой ношей на своих спинах, тяжело дыша, но не говоря ни слова, пошли за ним следом.

Снова засвистел свисток, режа слух, ещё более звонко, с ещё большим удовлетворением.

Очень скоро уже можно было разглядеть участок работы, где работы были приостановлены, стоящих на гребне горного склона и, вытянув шеи, выглядывающих, что там внизу, людей.

Однако синий комбинезон сел посреди поляны, сказав:

– Эх! Солнце так хорошо нагрело траву, жопа отдыхает! Привал!

Увидев, что внизу остановились, верхние стали в беспокойстве их окликать, но синий комбинезон снова дал знак, чтобы все прислонились поклажей на спинах к склону и так отдыхали.

Солнечный свет падал на тёмно-голубой холодный еловый лес, падал на травяную поляну среди леса, падал на журчащий бегущий горный ручей. Тишина, глубокий покой… Солнечный свет падал на еду в тюках на спинах, от тепла от еды пошли ароматы. Запах жареных лепёшек, запах мантов, запах варёных яиц. Чуткий нос мог различить в этом всём ещё и запах соли, запах сахара и запах мясной начинки. Там, под горой, постоянно подвозили из-за гор полные грузовики еды. На краю поля у родника, где были посевы Счастливой деревни, были выкопаны в земле несколько десятков временных очагов, с утра до вечера пылал огонь, пар поднимался столбом…

Когда сверху не стало больше призывных криков, синий комбинезон поднялся, заткнул за пояс зелёный флажок, которым всё время махал:

– Ну, теперь они точно устали. Если не от работы, то от своего ора. Пошли.

11

Рабочие, ворча на однообразие еды, запихивали в рот лепёшки, тут же открывали одну за другой консервные банки.

Помимо мяса, говядины-баранины, в открытых банках были всякие фрукты, рыба и овощи, разное такое, чего люди Счастливой деревни и во сне никогда не видели. Собо тоже вихрем сметал всё подряд. Остальные люди Счастливой деревни, глядя на эту еду, только рыгали да икали.

На эти несколько дней в Счастливой деревне досрочно наступил коммунизм, все ели в большой столовой. Поев, ещё немало уносили с собой по домам. В этой еде первым делом были, конечно, эти редкие консервные банки. Дома все не переставая ели консервы в банках.

Янцзинь тоже набивала рот, раздувшимися щеками помогала себе пережёвывать, но всё-таки не забывала и о родных односельчанах: «Что ж вы не едите, ешьте!»

Все отмахивались. Только что понабивали животы, поэтому в гору лезть было так непривычно тяжело. Сейчас вот только смотришь, как все едят и чавкают, так словно ещё больше живот раздувается.

Один Чжан Лосан захотел добавить:

– Ты на нас не смотри, займись лучше братом своим Собо.

Собо оттолкнул кусок лепёшки, который Янцзинь ему протянула, сердито пошёл и сел рядом с Гэсан Вандуем.

Гэсан Вандуй засмеялся:

– Опять сердишься?

– Я сержусь, что она такая дешёвая дура, смотреть тошно…

Там, действительно, снова группка рабочих заигрывала с Янцзинь. Опять зазвенел серебряным колокольчиком её смех.

– Позор! – гневно сказал Собо.

– Молодые. Шумят, возятся, что тут такого?

Собо повернул разговор на другое:

– Наши из Счастливой деревни еду воруют, тащат по домам, а тебе дела нет?

– Не воруют, всё открыто делается. Когда привозят, рабочие даже не хотят разгружать, а наши люди не жалеют сил, вот каждый раз понемногу домой и уносят.

Собо ещё пыхал гневом, но сам знал, что в душе сердится не так рьяно, как всем показывает. То же было и эти несколько дней; пока он крутился с этими рабочими, он вдруг обнаружил для себя, что уже не так уверен в том, что говорит, не так, как было раньше, когда он сам был в рабочей группе.

В это время снизу от подножья горы снова полетели наверх пронзительные требовательные свистки. Все повставали. Снизу кричали, что командира взвода народного ополчения Счастливой деревни срочно зовут спуститься для доклада в штабе. Собо снова поднял брови, выдохнул и, расправив грудь, с высоко поднятой головой стал спускаться с горы.

Мир за горами и правда очень велик, столько уже приехало народу, а всё продолжали прибывать и прибывать, столько понавезли всего, и всё везут полными грузовиками, один за другим.

Не устававшим поражаться этому людям Счастливой деревни один человек дал разъяснение простым языком: «Вы же не знали, что такое государство? Вот это оно и есть!»

Но всё равно кое-что оставалось неясным: раз уж у государства так много всего есть, зачем же ещё присылать людей объявлять, что всё тут, в Счастливой деревне и вокруг, помимо – спаси и помоги! – кое-каких птиц летучих да зверей бегающих, помимо – опять же, спаси и сохрани – ласковых ветров и благодатных дождей, – всё, даже и не имеющий особой ценности лес, и тот ему принадлежит?

Не понимавшие этой логики люди Счастливой деревни, разгружая машины, целыми ящиками уносили консервы к себе домой, и никто не обращал на это внимания. И правда, у государства так много всего.

На земле повсюду валялось недоеденное и брошенное. У собак,