этой легенды вся так называемая история человечества была историей возникновения деления людей на разные категории и последующего проведения в жизнь этого принципа. Сначала это были умные и глупые, красивые и уродливые, бедные и богатые люди, знатного или низкого происхождения, потом были верующие и неверующие, ещё позже появились верующие в эту религию и верующие в другую религию, вплоть до сегодняшних передовых и отсталых. А тех, кто вздыхал из-за этого, тех новые категории всегда помещали внизу, относя к кучке противников-реакционеров.

Определённые на правильную сторону люди, молодые, бодрые, энергичные, амбициозные – они возбуждались и реагировали только на новое и совершенно не печалились об обречённых на исчезновение из этого мира вещах.

Когда ветер задержал огонь, те, кто вздыхал, продолжали вздыхать по-прежнему, говоря: вот-де, сам отец небесный пришёл на помощь, что же вы не спешите в горы, не рубите просеку пошире, чтобы остановить огонь?..

На самом деле нижняя половина противопожарной полосы уже была сделана.

Грузовики привезли один за другим бульдозеры, которые были ещё тяжелее самих грузовиков. Склон горы, где стояла Счастливая деревня, стал ровным и гладким. Там, где эти бульдозеры поднимали свои гигантские железные мотыги и проползали с рёвом, выплёвывая чёрный дым, там травяные луга выворачивало наружу толстым слоем чёрной почвы, там вместо кустов и деревьев оставалась ровная земля. Срубленные большие деревья бульдозеры сталкивали своими отвалами вниз, в ущелье. Но наверх по горному склону – туда, где гуще всего леса, – мощная техника не могла подняться.

В глазах молодёжи Счастливой деревни эта техника была символом новой эпохи. Это техника позволяла им гордо выпячивать грудь перед постоянно угнетавшим их поколением стариков.

Собо разделил молодых на несколько групп, чтобы вести наверх в горы бригады для вырубки противопожарной просеки.

Эти бригады рубили деревья не топорами. Они использовали механические пилы с приводом, большие деревья эти пилы валили одно за другим. Деревья падали очень неохотно, со скрипом и треском, будто жаловались; и ещё кружили и качали в небе своими кронами, словно таким образом они могли хоть ненадолго замедлить своё падение. Но всё же с грохотом валились на землю в облаке разлетающихся обломков веток и пыли. Потом дружно наваливались пилы и топоры, расчленённые останки сгребали в кучу и сжигали.

Если бы таким образом на одном дыхании и продолжалось, то не случилось бы ничего из того, что случилось потом.

Но люди так не могут.

Даже когда отец небесный приходит на помощь, люди всё равно сами создают себе трудности.

Подъём в горы и начало работы из-за общего собрания для торжественного принесения клятвы отложили на полдня.

Каждый по отдельности и все вместе демонстрировали, как они беспокоятся, как пылают тревогой их сердца из-за драгоценных лесных богатств Отчизны; но никто не сказал – мы же не на собрание приехали, мы должны всеми силами защитить этот лес.

И каждый день работу останавливали, чтобы провести собрание.

К тому же эти собрания по сравнению с вырубкой противопожарной просеки проводились более серьёзно и ответственно.

Там, где не было сцены, строили сцену; над сценой делали красивый навес, под навесом вешали громадный портрет вождя; по обеим сторонам сцены устанавливали ряды красных флагов. Когда дул ветер, красные флаги хлопали и развевались на ветру, когда ветра не было, красная материя мягко свисала с палок, как одеяния замерших в осторожном поклоне служителей культа.

Перед началом собрания обязательно пели песни; закончив петь, усаживались, доставали маленькие красные книжечки и громко декламировали изречения председателя Мао. Только потом начальство начинало свою речь.

Начальство говорит не так, как говорят обычные люди, у него между словами большие промежутки. В эти промежутки через динамики слышно, как ветер задувает в микрофон. А между предложениями паузы ещё больше, можно услышать, как голос выступающего, ударившись о скалистую стену напротив, возвращается возбуждённым эхом.

В промежутках ещё непрерывно встают люди. Начальство три раза призвало «да здравствует!» и четыре раза призвало «долой!». Так же и массы вслед за горами кричали «да здравствует!» и «долой!»

Люди Счастливой деревни были вокруг площадки, где шло собрание, по периферии.

Подручная группа Собо, молодёжь из народного ополчения, была приписана к отряду рабочих. Когда на собрании выкрикивали лозунги, обычно только тот, кто начинал, вставал в полный рост, а толпа, массы, подхватывали, но сидя. Однако эта группа молодёжи Счастливой деревни – Ага из семьи Кэцзи, братья Ван Цинь, сын громкоголосого Лоу Дунчжу Цими с заячьей губой и, конечно же, толстуха Янцзинь – они все вставали, надрывали глотки изо всей силы. Откричавшись, садились и, довольные, обводили взглядом стоявших за пределами собрания и глазевших земляков-односельчан.

В такой момент между смотревшими со стороны и теми, кто участвует, действительно было большое, очень большое и серьёзное различие.

Собрания, собрания…

Сначала было то, о котором уже было сказано – общее собрание торжественной клятвы. Потом было ещё обобщающее собрание, собрание критики и борьбы с контрреволюционными элементами, собрание по изучению и обучению.

Все были в целом одинаковы и различались только в деталях. Везде кричали лозунги, пели песни, коллективно хором декламировали изречения, везде кто-то стоял на сцене, начальство говорило речь, контрреволюционные элементы получали должное.

Чем выше шла противопожарная просека, тем больше времени нужно было бригадам, чтобы каждый раз забираться всё выше в горы.

Собо подумал: если подняться и не спускаться, то ведь можно дольше работать, верно? Он высказал эту свою идею. В результате старшие братья – рабочие – вылупили на него глаза и сказали:

– В такую холодную погоду, и даже без кроватей, спать в горах? Ты спятил.

Собо с прилежной улыбкой дотошно и терпеливо стал на своём не очень свободном китайском разъяснять:

– Есть пещеры, жечь большой костёр, сказать там внизу принести еду туда…

– И что, тогда – можно?

Он изо всех сил закивал:

– Да-да-да, мы, когда охота, всегда так!

Услышав это, руководитель группы тихонько отошёл в сторону. Один такой же молодой рабочий положил пилу, скинул рукавицы, подошёл и сказал:

– Если тебе так можно, то что, и нам тоже, что ли?

В его интонации тоже проявилось разделение людей.

Это было разделение на рабочих и крестьян. И в ещё большей степени на культурных и диких.

Собственно, Собо раньше всех в Счастливой деревне осознал такого рода различия, он ведь был чрезвычайно чутким к такого рода различиям молодым человеком. Он понимал также, что эти различия не исчезнут; единственное, что один конкретный человек может сделать, так это через упорство и усилия изменить себя и оказаться на той стороне этих различий.

Хотя он в душе ясно всё это понимал,