собрание. На собрании сказали, что завтра все колонны должны выступить в горы, от подножия у берега реки и до линии снегов наверху у каждой будет свой участок ответственности, где надо вырубить противопожарную просеку.

На собрании сказали, что, по расчётам, до прихода огня ещё осталось три-четыре дня. Противопожарную просеку обязательно надо закончить за этот период. Рабочих, солдат и хунвэйбинов в общей сложности образовано восемнадцать оперативных отрядов, каждому такому отряду требуется придать от Счастливой деревни по два-три проводника.

Командир взвода народного ополчения Собо встал, выкатил грудь и вызвался принять на себя выполнение этой задачи. Гэсан Вандуй сказал:

– Может, я пошлю кое-кого постарше, у них больше опыта с огнём.

Но начальство сказало:

– Думаю, что бойцы народного ополчения лучше с этим справятся. В горы пойдёт много людей, ты лучше организуй доставку еды в горы.

Когда кончилось собрание, киносеанс уже закончился. Далёкий край неба по-прежнему весь был охвачен красным. Гэсан Вандуй остановился и сказал, обращаясь к Собо:

– Этот огонь скоро будет здесь, а у стариков опыта всё-таки больше…

Собо фыркнул носом и сказал:

– Это ты, бригадир, про опыт поджогов?..

Гэсан Вандуй не был сильным, решительным человеком. Он и начальником большой бригады стал не потому, что был особенно способным, а потому что во времена Освобождения был в Счастливой деревне самым бедным. К разочарованию вышестоящих, ему не хватало требовавшейся в эту эпоху ненависти. Ненависть была в те годы главной опорой и очень, очень важной движущей силой. А у этого человека в душе не хватало этой силы.

Не только Гэсан Вандуй, все жившие в старом обществе бедняки Счастливой деревни тоже были лишены этой силы. Но теперь выросло новое поколение молодых людей, у которых есть эта сила. Собо – самый бросающийся в глаза тому пример.

Отец Собо всегда был слабого здоровья, только когда ему было уже под пятьдесят, у него родился этот сын. Поэтому у сына, так же как у отца его, здоровье было слабое; стоило лишь немного напрячься – и на лбу тут же выступали вены. Но характер у отца был хороший. А вот Собо из-за малейшего пустяка, чуть что не по нём, сразу же выходил из себя, а как выйдет, так сразу на лбу вздувались вены.

Раньше говорили, что такие люди либо хорошо не кончат, либо принесут беду всей своей деревне. Поэтому даже сейчас, когда Собо стал уже командиром взвода, если его долго не было, то преклонного возраста старый отец, качаясь, как свеча на ветру, охая и задыхаясь, шёл его искать, опираясь на палку.

В этот вечер старинушка, покряхтывая и шаркая ногами, долго бродил по деревне кругами. Он услышал, как сын сказал насмехательским тоном: «Ты, бригадир, про опыт поджогов, что ли?»

Раньше от таких слов Гэсан Вандуй съёжился бы и отступил, но не теперь. Он сказал:

– Кто умеет поджигать, умеет и тушить.

– Правда? Тогда почему наверху решили посадить Доржи в тюрьму?

– Ты… ты… – от гнева Гэсан Вандуй не мог говорить.

– Ах ты, скотина такая! – Отец Собо поднял свою палку, но силы были уже не те, что у молодых. Когда палка едва коснулась Собо, он только легко отодвинул её рукой, и старик сам повалился на землю.

– Ну что, будешь ещё меня бить? – Бросив эту фразу, молодой человек сердито зашагал прочь.

Гэсан Вандуй бросился поднимать старика, но тот сидел на земле, не хотел вставать. Сначала он ругался на своего непочтительного сына, потом стал браниться уже в адрес Гэсан Вандуя:

– Коммунистическая партия тебя поставила начальником в Счастливой деревне, а ты? У тебя нет и половины того авторитета, какой был раньше у начальников! Посмотри, как ты распустил молодёжь!

Гэсан Вандуй не стал спорить, помог старику встать:

– Давай доведу тебя до дому…

Старик оперся на него вместо палки, и они медленно побрели в сторону его дома. По пути старик плакал как женщина:

– Раз такая стала молодёжь, то всё, пропала наша деревня!

– Деревня не пропадёт, молодые лучше нас. Строят дороги, гидроэлектростанции, у них столько сил, они столько учатся, это мы уже учиться не можем…

– Всё равно пропала наша деревня! Кто такое видел, чтобы пожар не кончался, ты видел? Ты не видел, я не видел, никто в роду никогда такого не видел… Молния может поджечь лес, может загореться, когда бурьян палят, охотники трубку курят – тоже может, но никогда так не пылало! Всё, пропала деревня, пропала…

– Ну не было такого раньше, так ведь и дороги не было раньше у нас в деревне. Наши предки ни машин не видели, ни гидростанций, когда машина крутится и лампочки в домах горят и на токах, так что светло как днём…

– Не надо мне это говорить, это на собраниях так рассказывают, я всё равно не понимаю. Я вижу одно – молодёжь стала испорченная, я вижу пожар, который горит и остановиться не хочет…

– Огонь остановится, ты разве не видел? Столько людей приехало, они защитят деревню…

Старик перестал плакать, в подсвеченной тёмнокрасным заревом ночи его глаза ярко блестели:

– Херня это, мёртвому припарки! Дикие золотые утки, которые деревню берегли, уже улетели. Так что пропала деревня!

– Да никто не видел золотых уток…

– Ты не прикидывайся! Что, не знаешь про пару диких золотых уток из горного озера? Не делай вид, будто не знаешь, как вы рубили берёзовый лес! Поэтому утки и улетели.

Никто в деревне не видел этой пары диких золотых уток. Но каждый знал, что в горном озере среди гор живёт пара красивых золотых уток. У этих уток на голове изумрудно-зелёная корона, рубиново-красные глаза; когда они взлетают, земля и небо озаряются золотым сиянием. Когда они садятся на озеро отдохнуть, то вода в озере становится ещё синее, чем небо. Этих золотых диких уток – хранительниц Счастливой деревни – нельзя увидеть глазами, их можно видеть только сердцем. Они отвечают за ласковый ветер и благодатный дождь, а люди Счастливой деревни должны для них оберегать тишину и покой нетронутых зелёных вод и тёмно-синих гор.

Однако люди Счастливой деревни не выполнили свой уговор, они подняли острые топоры, стали день за днём из месяца в месяц, год за годом, не ради еды и очага, не для того, чтобы согреться или построить новый дом для новой семьи, не для ещё одного амбара в урожайный богатый год и не для загона, чтобы поместить приплод стада, а, похоже, просто потому, что остры ножи и топоры, стали махать ими, валить сначала одно дерево, потом другое, и ещё, пока