– А вы знаете, что делали спартанцы, приговоренные к смерти? – спросила нас Реджина. – Они приводили волосы в порядок.

Янина сняла с Реджины грязный платок. Вообще, делать стрижки или прически было запрещено, за это наказывали. По правилам волосы надо было зачесывать назад, а сверху повязывать платок, но для приговоренных к смерти Бинц сделала послабление. Волосы у Реджины, пока она восстанавливалась после операции, сильно отросли. Они у нее были темные и густые. Янина уложила их в чудесный французский узел. Какая-то девушка с верхней койки передала ей заколку, которую сама наверняка выменяла на дневную пайку хлеба.

– Кася, я хочу, чтобы ты взяла себе английский разговорник, – распорядилась Реджина. – Домашнее задание на сегодняшний вечер – предлоги. И хочу тебя попросить, когда все это кончится, прочитай моему Фредди поэму Джеффри Чосера «Троил и Крессида»…

Я молча кивнула.

– Я не стану пить, – сказала Реджина.

Мы все знали, что приговоренным, перед тем как отвести их к стене, давали успокоительное, чтобы было меньше проблем.

– Как вы думаете, у меня хватит смелости крикнуть: «Да здравствует Польша»?

Я взяла ее за руку:

– Это не обязательно…

– Нет, обязательно. Ты же знаешь, как они это ненавидят.

Приговоренные встречали смерть по-разному. Некоторые рыдали или злились, но большинство вело себя тихо или молилось. Реджина стояла рядом со своей койкой и читала любимые строчки из «Троила и Крессиды». Ей очень хотелось успеть прочитать как можно больше до прихода Бинц.

– «О храбрый Троил! Внимательно приглядись к нему, племянница. Посмотри: меч его в крови, а шлем иссечен еще больше, чем шлем Гектора. А что за взгляд! А что за поступь! Замечательный юноша! Ведь ему еще и двадцати трех нету».

Реджина читала, а мы щипали ее за щеки, чтобы они стали румяными. У девушки, которая работала в кухне, нашлось немного свекольного сока, и Янина помазала им губы Реджины.

Не прошло и пяти минут, как в блок ворвалась Бинц со своими помощницами.

Реджина, прижав книжку к груди, шагнула ближе ко мне.

– Расскажи всем, как это было, – попросила она.

– Дай сюда, – приказала Бинц и выхватила у Реджины книгу. – Чего так разволновались? Сам комендант сказал, что вас освободят.

Разве такое возможно? Наверняка очередная ложь.

Янина сняла пояс и завязала его на талии Реджины, чтобы ее халат был больше похож на платье.

– На выход, быстро, – скомандовала Бинц и ткнула Реджину резиновой дубинкой.

Несчастная похромала к дверям. На пороге она передала Зузанне свои очки для чтения, оглянулась на нас и улыбнулась. Она словно вся светилась изнутри, и щеки у нее были румяные.

Бинц бросила книжку одной из надзирательниц и вытолкнула Реджину на Красивую дорогу.

Все, кто видел, как Реджина шла на смерть, не могли сдержать слезы. Она так мужественно держалась. Реджина – значит королева. И в тот день действительно держалась по-королевски. Она была такая высокая и такая гордая. Если бы не хромота, можно было подумать, что по Красивой дороге идет кинозвезда или манекенщица.

С тяжелым сердцем мы с Зузанной и Яниной поделили суп Реджины. Да, мы чувствовали себя виноватыми, когда его ели, но знали, что Реджина не хотела, чтобы ее суп пропал без пользы. Мы аккуратно разделили на троих маленькую морковку. Морковка Реджины придаст мне сил, я выживу и всему миру расскажу о том, что здесь происходит.

Вскоре нас с Зузанной отконвоировали на работу в вязальную мастерскую, там мы весь день напрягали слух в надежде, что все-таки не услышим выстрелов.

Вдруг Бинц не обманула и девочек действительно выпустили? Или перевели в другой лагерь?

Ближе к концу дня услышали, как в сторону озера поехал грузовик. А потом – приглушенные выстрелы. Один за другим. Всего четыре. И мы молча помолились. Молча, потому что молитвы вслух были нарушением порядка, за это наказывали.

Уже после Анис сообщила мне, что заключенные, которые работали в кухне, а кухня была недалеко от расстрельной стены, видели, как Бинц вела приговоренных на казнь. У одной девушки раны еще не зажили, и ее пришлось нести.

– Мы расплакались, когда они в конце все вчетвером крикнули: «Да здравствует Польша!» – сказала Анис одна из заключенных.

После этого я уже не могла просто копить в себе злость и ничего не делать.

Кто следующий на очереди к расстрельной стене? Мы? И кто останется? Кто расскажет миру обо всем этом? Пусть нас убьют, но я все равно выполню свой план.

В воскресенье, пока Зузанна спала, набираясь сил после приступа дизентерии, я раздвинула доски над верхней койкой и пролезла наверх. Это место, что-то вроде чердака, мы называли «аннекс». Девушки иногда туда залезали, чтобы выкурить сигаретку.

Пока глаза привыкали к полумраку, я подготовила инструменты для своей секретной операции:

1. Письмо на лагерном листке бумаги. Оно было написано на немецком, а главное, послание зашифровано в первых буквах каждого предложения. ПИСЬМО НАПИСАНО МОЧОЙ.

2. Зубочистка, за которую пришлось отдать половину дневной пайки хлеба.

3. Моя кружка, которую я собиралась наполнить теплыми невидимыми чернилами.

Сначала у меня получались кляксы, но я быстро приноровилась. Между строчек я написала об операциях и перечислила имена «кроликов». Реджина, Романа Секула, Ирэна Поборковна, Хенрика Дембовска. Я почувствовала облегчение, после того как рассказала папе о расстрельных командах и попросила его передать это всем, кому сможет.

К этому времени уже прооперировали семьдесят заключенных. Так что мне предстояло написать еще много писем со скрытыми в них именами. И под конец попросила папу прислать катушку красных ниток. Это будет сигналом о том, что он получил и смог расшифровать мое письмо.

На следующее утро, когда мы вышли на «Аппель», моросил мерзкий холодный дождь. Построились в шеренги по десять в ряд и ждали, пока соберут письма. Свое письмо я спрятала от дождя в рукав куртки. Когда Марженка подошла к нашей шеренге, я достала письмо и пробежалась по нему пальцем. В тех местах, где я писала мочой, бумага немного сморщилась.

«Заметит или не заметит? – гадала я. – А цензоры?»

Марженка подошла ко мне и протянула открытую ладонь. Я дрожащей рукой положила на ее ладонь письмо и чуть не закричала, когда оно соскользнуло и полетело на землю.

– Криворукая, – выругалась Марженка.

Я кинулась за письмом, но оно уже лежало в грязи.

– Такое не возьму, – отказалась она.

Я подняла его, обтерла краем платья и протянула Марженке.

– Госпожа староста, пожалуйста, возьмите.

Марженка взяла письмо двумя пальцами и прищурила один глаз.