Вивис обреченно покачала головой.

– Так что об истинном происхождении химер мы лишь строим догадки. С уверенностью можно сказать только одно: они не рядовые чудища. За свою историю наш мир претерпел немало нашествий монстров, и некоторые были поистине масштабными, но химеры – это совсем другой разговор. Не похоже, что у них есть хоть какие-то чувства или потребности. Их агрессия – не эмоция и не инстинкт, а просто заложенное в них свойство. Они словно оружие, некий инструмент, предназначенный методично и целенаправленно уничтожать все разумное. Они безразличны к тому, что создано природой, но атакуют то, что создано людьми; не трогают диких животных, но нападают на прирученных; минуют естественные преграды, но при этом разоряют поселения и города. Все это выглядит так, будто их единственная цель – сравнять с землей нашу цивилизацию…

Она угрюмо затихла, опрокидывая в себя последнюю порцию выпивки, и встала, подводя черту этой беседе. Разочарованная, Лу тоже нетвердо поднялась на ноги. Ей хотелось продолжить разговор, но по лицу Вивис было заметно, что она очень утомлена. Девчонка, должно быть, выглядела не лучше, но одновременно с ужасной усталостью в теле ощущала необычайную активность в голове. Будто бы огненное пойло, выжигавшее ее нутро, генерировало тем самым топливо для разума, где теперь, как бешеные, крутились мысли: химеры, пророчества, демоны…

– Все, что могут делать солдаты – сдерживать натиск этих тварей, пока мы не отыщем ответы, – сказала Вивис напоследок, провожая Лу наверх по винтовой лесенке. – Я всегда гордилась, что нахожусь на передовой исследований, но истина заключается в том, что мы давно уже ходим по кругу без какого-либо намека на прорыв. Возможно, поэтому я так цепляюсь за пророчества, хотя мне, ученому, не дóлжно ставить их выше науки. Но… скажи, юный друг: разве это плохо, когда что-то – пусть даже слепая вера – вселяет в нас надежду?..

11 Миэ

– Жил-был мальчик, – рассказывал как-то Хартис, – который сходил с ума по медведям. Он мечтал и сам стать медведем, но не мог. Только фэнри имели дар Оборотня, чтобы превращаться в зверей, а этот мальчик был шаотом. Поэтому все, что ему оставалось – играть, воображая себя медведем. Интерьер его комнаты был выполнен так, что делал ее похожей на дремучий лес, и вся она сверху донизу была завалена игрушками и вещицами в виде медведей…

– А как его звали? – перебила тогда лежавшая на плече хозяина Лу. – Того мальчика?

После долгого и напряженного сопения Хартис выдал:

– Миэ.

– Его звали Миэ?

– Ну да. Так мне продолжать?

– Ага.

– В общем, тот мальчик был шаотом и не имел дара Оборотня, чтобы превратиться в медведя. Но, как и у всех в Реверсайде, у того мальчика…

– Ты сказал, – вставила Лу, – что его звали Миэ.

– Да, я так сказал.

– Но продолжаешь звать его «тем мальчиком».

– Ладно… О, Гармония. Ты будешь слушать или нет? Так вот, у того мальч… у Миэ, было шестое чувство, или исток, который позволял использовать волшебную силу…

– И с помощью нее он превратился в медведя?

– Нет, он не мог с помощью нее превратиться в медведя, Лу, – терпеливо объяснил хозяин. – Это так не работает. Ты не можешь с помощью эфира… то есть, волшебной силы, просто взять и поменять свой облик, как заблагорассудится.

– Скукотища.

– Хорошо, лучик мой, я не стану докучать тебе своими историями. Давай спать.

– Нет, рассказывай, господин. Я хочу знать. Про Миэ.

После длинной паузы, когда Лу уже казалось, что хозяин уснул, тот продолжил:

– Так вот, с помощью истока тот мальч… Миэ однажды смог сотворить духа из эфира. Он сидел на земле и играл, погрузившись в воображаемые приключения, и в какой-то момент представил мохнатого медвежонка… и вдруг тот возник перед ним, словно из ниоткуда. Хоть и выглядел юным, размерами он был в два раза крупнее Миэ, лучился красным светом, и был прозрачным, словно призрак, но отчетливым. Когда Миэ моргнул, медвежонок рассеялся и исчез. Но Миэ понял, что сам призвал его. Он захотел развить способность призывать его по своей воле и удерживать как можно дольше. Методом проб и ошибок научившись определенным образом концентрироваться, Миэ смог призвать духа на несколько секунд, а потом и минут. Время шло, медвежонок становился крупнее – он рос, как и Миэ; а тот учил его двигаться – ходить, прыгать, кататься по земле и открывать пасть, словно рычит. Это было очень здорово! Миэ бегал по саду за домом и по дикому парку неподалеку, а рядом бежал его большой красный медвежонок. Миэ играл и плавал, строил шалаши и мастерил рогатки, а медвежонок, хоть и не мог участвовать в этих забавах, потому что был бесплотным и безмолвным, всегда был рядом, и Миэ считал его своим другом.

Но пришел день, когда Миэ стал старше и пошел в школу. Там он познакомился с другими детьми. Среди них была одна девочка, назовем ее… Пэт. Она была очень веселая и умная. Они с Миэ подружились и вскоре стали не разлей вода, постоянно играли вместе и придумывали разные проказы. Однажды Миэ по секрету показал Пэт медвежонка. Миэ думал, что они смогут играть втроем – его новая подруга и дух-медвежонок…

– А у девочки не было своего духа?

– Нет, не было. Дело в том, что у детей обычно не было таких духов. Впрочем, и у взрослых они встречались нечасто. В повседневной жизни духи были бесполезны – они не могли влиять на материальный мир. При этом для их призыва и поддержания требовалось не только много энергии, но и умение определенным образом ее сосредотачивать и направлять…

– Значит, Миэ был особенным?

– Нет, не был, – отрезал Хартис, словно задетый таким предположением о герое своей истории. – Он был самым обычным. Просто… очень сильно любил медведей. А еще он был упрямым. Нет, не просто упрямым, а даже упертым. Пока другие дети веселились и играли вместе, он часами прозябал в одиночестве и учился концентрироваться, чтобы потом бегать по лесу в компании бесплотного миража, сотворенного его же фантазией. Когда Пэт узнала об этом, она посмеялась над Миэ и назвала его странным.

– Как жестоко.

– Они были просто детьми. К тому же, Пэт согласилась играть втроем. Но вскоре оказалось, что Миэ во время общения с подругой