– Так… и будем… стоять… или поговорим?.. – по голосу командира заметно, что слова даются ему с трудом.

– Тогда опусти оружие! – предлагает Хлыщ.

– Ты сначала! – орёт Седой.

– На счёт три, – продолжает Винт, – все медленно опускают стволы.

– А где гарантии? – Хлыщ, следя за Винтом, старается не делать резких движений.

– Нет их, – ухмыляется командир, чувствуя, как злость уходит, а в голове проясняется, – расклад такой – или мы перестреляем друг друга или попробуем договориться.

– Так ты первый начал! – выкрикивает Сухов.

– Серый, заткнись! – рявкает Хлыщ.

– Ну? – Винт окидывает взглядом чистильщиков. – Готовы?

– Давай, – нехотя соглашается Седой.

– Один, – Винт чуть опускает ствол автомата.

Седой, Хлыщ и Сухов тоже отводят оружие.

– Два, – дуло «семьдесят четвёрки» Винта смотрит в пол.

Остальные следуют его примеру.

– Три, – Винт поднимает переводчик огня вверх, ставя автомат на предохранитель, – угомонились?

– Тебе виднее, – Хлыщ старается держать СКС так, чтобы успеть в любую секунду вскинуть карабин и выстрелить.

– Ах ты!.. – орёт Митяй, поднимаясь с пола. Парень хватает «укорот» и подлетает к Хлыщу, но не успевает вскинуть оружие, как ему между лопаток прилетает приклад автомата Винта.

Вскрикнув, Митяй пошатывается, оборачивается и открывает рот, но поймав бешеный взгляд Винта, предпочитает промолчать. Парень, что-то бурча себе под нос, отходит в сторону.

– Дальше чего делать будем? – неожиданно спрашивает Седой.

– Работаем командой, – устало отвечает Винт, – если мы до сих пор отряд.

– Надо думать, как убраться отсюда, – Хлыщ закидывает карабин за спину. – Вы заметили, что приступы ярости идут волнами, через определённый промежуток времени?

– По части догадок ты у нас мастер, – хмыкает Винт, затем переводит взгляд на Сухова. – Ты Лося вызывал?

– Всё время, – тихо отвечает Сергей, – молчит.

– А снаружи кто шарился, пока мы в комплексе были?

– Нет, – Сухов мотает головой, – тишина, как отрубило.

– Тогда оттаскиваем тело Курца в столовку и готовимся к выходу, – приказывает Винт, – я скажу кто пойдёт, но сначала мы…

– Обожди! – Хлыщ перебивает Винта, затем сверлит взглядом Сухова. – Ты как Лося вызывал?

– В смысле? – удивляется Сергей.

– Ну чего говорил в рацию?

– Да как обычно, мы здесь и ищем его, – недоумевает Сухов, – а что?

– Есть одна идея… – Хлыщ озирается по сторонам, словно его кто-то может подслушать снаружи, – а может быть, он не хочет, чтобы мы его нашли, а? Вот и молчит.

– С чего это? – спрашивает Винт.

– Давайте подумаем, – продолжает Хлыщ, – как только мы в группе, то начинается грызня. Я думаю, это каждый почувствовал, хочется кишки друг другу выпустить. Отряд Фирса пропал, сам он убит – зарезан кем-то из своих. Так? – разведчик окидывает взглядом чистильщиков. – Значит, если Лось жив, то он не хотел бы снова оказаться с людьми. Слишком рискованно, но если он жив, то знает больше нашего об этом месте.

– Слишком много если, – бурчит Седой, – а главное, если он жив, то почему до сих пор не свалил отсюда? Даже если у него есть еда, не всю жизнь тут сидеть.

– Хороший вопрос, – парирует Хлыщ, – вот и узнаем. Тень, – разведчик смотрит на Сергея, – тебе придётся схитрить. Он слышал нашу последнюю пальбу. План такой – вызываешь его по рации и говоришь, что в твоём отряде все убиты, а ты ранен, истекаешь кровью и хочешь просто поговорить напоследок. Он же твой друган. Придумай что-нибудь так, чтобы это выглядело естественно. Надави на жалость. Сымпровизируй.

– Что за бред! – хмыкает Седой. – Нужно быть идиотом, чтобы купиться на такое!

– Погодь! – Винт внимательно смотрит на Хлыща. – Почему ты думаешь, что это сработает?

– Не знаю, просто пришло в голову. Он же как-то выжил здесь. Надо попытаться. Да, и ещё, – Хлыщ кладёт руку на плечо Сергея, – тебе придётся развести его, поэтому забудь про совесть. Думай, что делаешь это ради себя.

Сухов задумывается, словно взвешивая слова Хлыща. Пауза затягивается.

– Это приказ! – настаивает Винт.

– А как? – выдавливает Сергей.

– Вспомни что-то такое, – начинает Винт, – что вышибет слезу. Не ржать! – рявкает командир, замечая, что Митяй давится смехом. – Тебе придётся сыграть умирающего, но без фанатизма, сдюжишь?

– Угу, – соглашается Сухов.

– Тогда начинай, времени мало, а то, пока ты будешь телиться, мы друг друга перестреляем.

– Я отойду?

– Валяй, только недолго, я не хочу жевать сопли всю ночь, если это не сработает, – Винт хмыкает. – Не ссы, подслушивать не будем, артист мля.

Сухов пропускает издёвку мимо ушей и отходит от группы. Тихий говор остаётся позади. Сергей идёт по коридору, пока ноги сами его не приносят к одной из комнат с цифрой одиннадцать на двери. Он заходит внутрь. Осматривается. Глаза, привыкшие к темноте, видят перевёрнутую мебель, разломанные стулья. В углу стоит металлическая кровать с панцирной сеткой. Пол под ней покрыт бурыми пятнами. За окном тихо шелестит ветер. В стекло изредка постукивает сухая ветвь.

Осмотревшись, Сергей садится на кровать. Сетка, чуть скрипнув, продавливается. Откинув клапан кармана разгрузки, Сухов достаёт рацию, но прежде, чем нажать на кнопку вызова, задумывается, стараясь вызвать в памяти образы прошлого. Мозг пролистывает картинки. В первый раз расквашенный в драке нос, когда ты падаешь от сильного удара и уже не можешь встать. Любимый пёс, которого размазал по асфальту грузовик. Всё не то. Не цепляет. Не пробивает на эмоции. Зачерствел.

Если до Удара эти события казались значимыми, то сейчас, в мире после, воспринимаются как мелочь. Было и прошло. Сергей прокручивает воспоминания. Чтобы сыграть роль умирающего, нужно нечто большее, чем плохие события, нужна смерть. Образ появляется сам собой. Отец. Он лежит с закрытыми глазами на плотно застеленной кровати, одетый в чёрный костюм. На ногах начищенные до блеска новые лакированные туфли. Рядом стоит Сергей. Ему не больше десяти лет. Мальчик смотрит на восковое лицо, вроде такое родное, но теперь чужое.

Одеревеневшее тело – это всего лишь оболочка, с которой надо проститься. Слёз нет, да и плакать не хочется. Сергей вспоминает, что он чувствовал в день похорон. Страх? Печаль? Скорбь? Нет. Скорее жгучее желание, чтобы всё это поскорее закончилось, и жалость. Причём жалость к самому себе, а также немой вопрос: «Почему это произошло со мной?».

Ответа нет. Точнее он не знал его тогда, но знает сейчас, после того как мир изменился, а человеческая жизнь больше ничего не стоит. За пригоршню патронов или банку тушёнки люди готовы перегрызть друг другу глотки. Никто не виноват, что теперь это правила игры и худшее, что можно сделать, продолжать жалеть себя, ныть постоянно думая, чтобы могло быть, вместо того, чтобы действовать.