«Давай покричим, может, он услышит», – предложил Ника и заорал.

Мы еще долго бродили по пустынным и зловонным просторам свалки.

«Наверное, это все-таки был сон, – сказал Ника. – Пойдем домой…»

Подходя к дороге, мы услышали позади себя громкий свист. Оглянувшись, мы никого не увидели, но неподалеку от нас на стоящей торчком палке болтался на ветру тетрадный лист. На нем кривым почерком был написан номер телефона.

Бомж назначил мне встречу на железнодорожной платформе на окраине города. Для того чтобы я его узнала, он надел желто-черный полосатый шарф. Но я узнала бы его среди сотни других бомжей без всяких шарфов, только лишь по выражению глаз. Казалось, в них отражается вечность.

«Как вас зовут?» – спросила я, когда мы сели за столик в закусочной.

«У меня нет имени, я отказался от него и от своей прошлой жизни. Знаете, иногда это помогает. Я сочувствую вам, – сказал он, медленно размешивая сахар в чае. – Но, к сожалению, уже ничего сделать нельзя».

«Пожалуйста, не говорите так, – я чувствовала, как горе снова распухает в моем горле огромным комком. – Вам под силу помочь мне вернуть мою девочку. Вы ведь тот самый человек из моего сна? Или это был не сон? Я ничего не знаю и не понимаю. Не знаю, зачем я здесь, зачем я вообще живу. Если вы не поможете мне вернуть ее, значит, моя жизнь на этом закончена».

«Держитесь. Вы обязаны быть сильной, потому что Решка так хотела. Да, она пожертвовала своей оболочкой ради вас, но могу вас заверить, что ее душу ОНИ не получили. Уж я-то тщательно проследил за этим. Это, можно сказать, моя работа и основная обязанность. Я уже многие годы живу отшельником и счастлив этим. Я был уверен, что меня уже совершенно не волнует жизнь нашего прекрасного цивилизованного общества. Но ваша история здорово меня зацепила… Мало кто способен так героически противостоять эйдосам, как ваша дочь. Люди окончательно сдали свои позиции. Медленно, но верно человеческое общество покрывается целлофановой пленкой. У кого-то она еще рвется, но у большинства уже нет. Вся планета затянута толстым слоем живого мусора. Вы знаете, например, что вокруг Земли вращаются тонны отходов от космических спутников и кораблей. И если крупные фракции на огромной скорости сталкиваются (ученые называют это эффектом Кеслера), то расщепляются на микрочастицы. Они, в свою очередь, сбиваются в огромные пылевые облака. И очень скоро эти мусорные облака окутают все пространство вокруг Земли. В результате чего наш шарик окажется отрезанным от Вселенной, упакованным в плотную и непроницаемую оболочку из мусора. Сквозь нее не пролетит ни один космический корабль, ни один спутник. Эйдосы только этого и добиваются. Думаю, они таким способом оккупировали уже не одну планету».

Мой знакомый тревожно посмотрел на вошедших людей и плотнее закутался в шарф.

«Знаете, в прошлой жизни у меня тоже была маленькая дочка», – сказал вдруг он.

«Она тоже умерла?»

«Я бы не называл это состояние смертью. Так же, как и ваш ребенок, она перешла в иное состояние. Но только если Решка попала в рай, то моя горит в аду. Теперь она среди НИХ, и это значит, что мы уже никогда с ней не увидимся. В вашем случае все гораздо лучше. Решка всегда будет с вами – не важно, будет ли она травой, нежно касающейся ваших босых ног, или перейдет в тело другого ребенка. Она с вами навеки.

«Тогда скажите мне, где моя девочка сейчас?»

«Милая, это только одному богу известно. Я всего лишь слежу за тем, чтобы не нарушался баланс».

«Баланс чего?»

«Черного и белого, жизни и смерти, мусора и человеческих тел. Как угодно можно это назвать. Я работаю стражником и смотрю за тем, чтобы Единорог не заползал на территорию Льва, и наоборот. Однако Лев что-то совсем обнаглел в последнее время – его слуги прут и прут на чужую землю. И честно скажу, иногда я уже не справляюсь с ними».

«Расскажите мне про раздел территорий, может, я нахожусь совсем не там, где мне следует быть. Я хочу туда, где моя девочка. Больше мне ничего не надо».

Мой новый знакомый снова нервно оглянулся и зашептал:

«Ладно, поехали ко мне, и я все вам расскажу. Кажется, у меня нет другого выбора. Ваша дочь защищала вас до последнего вздоха, а теперь они снова подбираются. Чуете? Я ощущаю ИХ запах за километры. Такой едкий, как дымящийся пластик».

Я принюхалась, но амбре моего нового знакомого заглушало все запахи вокруг. Во время разговора я с трудом сдерживалась, чтобы не отвернуться и не вдохнуть побольше чистого воздуха.

«Это меня отчасти спасает, – сказал он, заметив, как я стала жадно дышать на улице. – Мой запах отпугивает эйдосов, как дихлофос тараканов. Но они все равно почуяли нас…»

Мы обошли платформу и, долго плутая по дорожкам какого-то садоводства, наконец пришли на ту самую свалку, где мы впервые повстречались. Преодолев пару мусорных гор, мы подошли к глубокой дыре, похожей на огромную кроличью нору, которая была частично прикрыта старой, сорванной с петель дверью. Бомж толкнул ее и, пригнувшись, нырнул внутрь. Я послушно последовала за ним. Внутри было не так уж страшно – по периметру жилища ровными рядами выстроились стеллажи с потрепанными книгами, а стены украшали копии шедевров живописи Эрмитажа. Его нора была настоящим мусорным музеем, экспозицией отходов цивилизации. Абсолютно все было найдено на свалке и теперь с успехом использовалось в быту. Тут царил своеобразный порядок и уют.

«Не бойтесь, тут всюду мои друзья, – сказал он, сделав круговое движение рукой. – Они никогда не предадут нас и не позовут сюда эйдосов. Я не подбираю что попало. Только достойные вещи, которые не лезут в человеческое тело, не претендуют ни на что, кроме заботы. Они как бездомные животные, которых я приютил. Вот, к примеру, все презирают гоголевского Плюшкина. А ведь на самом деле он – добрейшей души человек. Он подбирал старые добрые вещи и давал им вторую жизнь. Он знал, что если этого не делать, эйдосы заселят все пространство. Поэтому Плюшкин усыновлял старые предметы, спасая мир. На ваш взгляд, это, конечно, убогая конура. Вы не поверите, но я мог бы жить в любом дворце мира. Но я стараюсь держаться подальше от места обитания эйдосов. Никогда не знаешь, где они тебя подкараулят. Хитрые твари. Пойду, поставлю чайку, а вы пока осмотритесь».

Среди книг большая часть была о живописи и искусстве.

«Вы увлекаетесь живописью?»

«Когда-то я был высококлассным специалистом по западноевропейскому искусству. До того как сел в тюрьму. Вы присаживайтесь, я расскажу вам много интересного…»

* * *

«Мы познакомились со Светкой на лекциях по истории живописи конца XIX века. Это была милая девушка, светловолосая и голубоглазая. Она была сирота, жила с теткой в страшной коммуналке, практически в подвале, из окна которого были видны ноги прохожих. Тетка медленно, но верно сживала ее со свету, надеясь, что девушка, наконец, станет проституткой и уйдет из дома, освободив жилплощадь. А там, авось, где-нибудь и подохнет от наркотиков. В общем, я взял Светку замуж и привел ее в нормальную квартиру. Однако наше счастье длилось недолго. Мой отец, подлечиваясь в престижной партийной больничке, познакомился с медсестрой. Мама умерла, когда я еще ходил в школу, поэтому отец был рад снова оказаться в заботливых женских руках. Не знаю уж, что медсестра с ним делала и какие чудо-уколы колола, но папа влюбился как пацан, записал на нее половину квартиры и вскоре благополучно скончался. У медсестры оказалось трое детей от разных браков, и все они переехали к нам жить. Мы к тому времени со Светой работали в Эрмитаже. Я был реставратором, а она хранителем запасников. У нас родилась замечательная дочь, в которой мы души не чаяли и баловали изо всех сил. И вот, когда молодая вдова с отпрысками оккупировала почти всю нашу квартиру, Свету словно подменили. От былой ласковой и трепетной лани не осталось и следа. Она ненавидела всех и вся за то, что ее сказка, ее новый мир рухнул в одночасье. Конечно, новые жильцы доставляли проблем. Дети горланили с утра до ночи, включали музыку, пачкали унитаз и забывали закрутить краны. Медсестра ежедневно, ровно в семь утра начинала мыть пол хлорированным раствором, от которого у всех слезились глаза и першило горло. Однако это не останавливало ее, и каждое утро она с отчаянием героического полководца бросалась в коридор сражаться с невидимыми врагами-микробами. Моя жена тем временем менялась на глазах. Она стала орать на меня и дочку, пилить нас из-за всяких пустяков. Света много раз повторяла, что собирается убить медсестру, но я думал, что это обычная болтовня. И вот однажды утром я увидел, как Света подсыпает соседям в их кастрюлю крысиный яд. И вот тогда я ударил ее. Знаю, не надо было этого делать, но я очень испугался за наше будущее. Разве квартира стоит того, чтобы губить невинные души? Жена отлетела в сторону и упала на пол, разбив голову о ручку двери. Я схватил кастрюлю с супом и понесся выливать в туалет. Пока я бегал туда-сюда, пока мыл пол, жена спокойно сидела на стуле и смотрела телевизор. Если бы я был внимательней, то заметил бы тонкую струйку крови, вытекающую из ее виска. Когда же, наконец, я все убрал, вымыл и посмотрел на жену, то поразился, как преобразилось ее лицо. Если до этого оно было перекошено от злобы, то теперь на меня смотрела та самая милая девушка, которую я знал и полюбил раньше. Вот только глаза изменились, стали какие-то мутные. Видя, что она пришла в себя, я бросился на колени и стал просить прощения за то, что поднял на нее руку. Она, словно во сне, погладила меня по голове и сказала, что не сердится. Наша жизнь потекла как обычно, тревожная атмосфера постепенно улетучилась. Жена стала неплохо зарабатывать, и мы начали даже откладывать на новую квартиру. Мне она говорила, что подрабатывает оценщиком у нашего знакомого антиквара. Сейчас я понимаю, что суммы иногда были слишком большие для такой работы, но тогда я был занят собственным исследованием и мало обращал внимания на детали. Дело в том, что мне в запасниках Эрмитажа попались уникальные материалы – старинная рукопись, в которой я впервые нашел упоминание о борьбе Золотого Льва и Единорога. Я, дурак, думал, что мне по счастливой случайности попались эти тексты, но теперь прекрасно понимаю, что случайностей в нашем мире не бывает. Уже тогда я был, так сказать, ангажирован на роль пограничника в мире вещей. Так вот, я начал писать исследование. Руководство меня поддержало, я даже получил грант и уехал на время в Париж изучать Музей Средневековья Клюни, чтобы доказать прямую связь нашей рукописи с серией знаменитых шпалер под названием «Дама с единорогом». Это могло стать сенсацией, потому что тайна этих полотен не раскрыта до сих пор. Говорят, на самом деле их было больше и все они несли глубокий сакральный смысл для человечества, который теперь потерян. Однако слушайте дальше. С утра до ночи я просиживал в зале, где были выставлены гобелены, на которых изображены сцены с девушкой, львом и единорогом. Эти восхитительные произведения, автор которых никому не известен, гипнотизировали, околдовывали меня. Я сходил с ума, пытаясь разгадать искусствоведческий ребус. Дело в том, что каждый гобелен символизирует один из органов чувств – зрение, слух, осязание, обоняние, вкус. При этом шестой гобелен полностью выпадает из этой логической цепи. Картина называется «Мое единственное желание». Именно она взрывала мой мозг, а чуть позже натолкнула на одну идею. Я был уверен, что гобелены явились продолжением найденной рукописи, ведь легенда о Терезе так же резко обрывалась, не объясняя, каким образом юная беззащитная принцесса победила Золотого Льва. Я помню эту историю наизусть, потому что провел много дней и ночей, исследуя старинный текст и пытаясь выявить его связь с гобеленами. Если хотите, я могу рассказать вам эту прекрасную сказку.