Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А я-то гадаю, почему ты вдруг в гости явился? Ездила, и что? Она уже нажаловалась? – Девушка хмыкнула.
– Что ты с ней сделала? Она едва говорила.
Марк смотрел на Диану, которая переоделась в легкое домашнее платье, и не верил, что дикая кошка и милая девушка – один и тот же человек.
– Марк, она припадочная. Я даже пальцем ее не тронула, хотя руки чесались. Она упала на пол, затряслась, как безумная. И что-то бормотала, что ее нельзя шантажировать и она видит меня насквозь. Я, может, и упрямая, но себя уважаю. Если тебе нравятся сумасшедшие, пожалуйста, мешать не буду. А теперь проваливай. Мне осточертел и ты, и твоя психичка. – Диана схватилась за дверь и попыталась закрыть, но Марк подставил ногу:
– Обещай, что больше не сунешься к ней.
– Как будет настроение, – прошипела девушка и ударила его дверью.
Марк глухо застонал, подпрыгнув на ноге, и просверлил закрытую дверь взглядом. Разговор вышел короткий, сумбурный и бессмысленный. Как и всегда с Дианой.
Он вызвал лифт и, пока ждал, снова услышал щелчок сзади. Дверь открылась, и девушка высунула в коридор голову:
– Забыла спросить. Она ведь не знает всей правды о тебе?
Марк окаменел. Двери лифта открылись, но он не мог отвести глаз от Дианы, на лице которой растягивалась довольная улыбка:
– Значит, у меня есть козырь, если я вдруг передумаю. – И на этот раз она закрыла дверь окончательно.
А Марк вошел в лифт, убеждая себя, что даже, если Руслана узнает, ничего страшного не произойдет. Максимум, не захочет его больше видеть.
Целый день он пытался дозвониться до Русланы, но телефон упрямо молчал. Дважды приезжал, но она не открывала. Когда он направился к ней в третий раз, уже вечерело. Солнце окрасило море теплым светом, а ветер играл с песком. Кот радостно лаял на волны и носился вдоль пляжа. А каждый шаг наполнял Марка уверенностью, что, если Руслана вновь не ответит, он выбьет окно.
Он подошел к задней двери, пробравшись сквозь густые люпины, и постучался. На удивление, Марк услышал тихий голос девушки:
– Кто там?
– Руслана, это я. Открой.
– Нет.
Короткое слово обескуражило Марка. Он устало опустился на ступеньки и схватился руками за голову:
– Я ездил к Диане и расставил точки над «i». Она больше не сунется к тебе. Теперь ты откроешь?
– Нет.
Снова три буквы. Категоричные и злые.
– Черт возьми, сколько можно обижаться?
– Я не обижаюсь, Марк, – голос Ланы смягчился.
Он представил, как она сидит по ту сторону двери с грустными глазами, и бессильно стиснул кулаки.
– Диана здесь ни при чем. Я чувствовала себя ужасно из-за очередного видения. Как тогда на танцах, – послышался всхлип.
– Лана, милая, открой. Я помогу. – Марк посмотрел в замочную скважину, но ничего не увидел. – Помнишь, как в тот вечер, когда разыгралась гроза?
– Нет, Марк, ты не понимаешь. Я вижу призраков, и они высасывают из меня силы. Но пока я не закончу историю, это не прекратится. Если я впущу тебя, то не смогу отпустить. А я должна. Должна дописать! – отчаянно воскликнула девушка.
– Ты говоришь про историю Лиззи?
– Да. Она самая. Я чувствую, что осталось чуть-чуть. Возможно, ночь или две.
– Нельзя так издеваться над собой, русалка. Я останусь сидеть здесь, пока ты меня не впустишь. Слышишь меня?
Но Руслана не ответила. Он продолжал стучать, однако девушка молчала. Кот заскулил и улегся у ног Марка. Ночь опускалась на Велидар, накрывая город черным одеялом.
Марк сидел на ступеньках, как и обещал. Но в доме нигде не зажигался свет, и стояла гробовая тишина. Люпины тоскливо качались, и их густой запах наполнял легкие Марка. Иногда он порывался встать и уйти. Злость брала свое. Но Марк вспоминал, с каким отчаянием говорила Руслана, и оставался на месте. Постепенно дремота сморила его, и он неохотно приткнулся к двери, съежившись от ветра. И сквозь чуткий сон до него донесся женский крик, который прозвучал на мансарде.
Марк быстро вскочил на ноги, Кот тоже встрепенулся и залаял. Повисло напряженное молчание, и вновь раздался крик, который пронзил льдом до самой души. Кричала Руслана.
– Лана!
Марк ринулся на дверь и яростно ударил ногой. Один удар, второй. Крики затихли. Но Марк продолжал бить. С четвертого удара дверь треснула и с хрустом отворилась. В доме таилась кошмарная темнота.
Русамия. Велидар. 1956 год
Лили покорно ждала, когда служанка уложит ее волосы и поможет надеть строгое платье с черно-белым узором. – Спасибо, – поблагодарила она и расправила пышную юбку до колен, – вы можете идти.
Молодая девушка смущенно потопталась на месте и пробормотала:
– Лилия Александровна, ваш отец велел не отходить от вас.
Лили смяла пальцами шелковую юбку. Она пыталась держать себя в руках. Утром на нее напало холодное безразличие, и ей не хотелось утратить видимый покой. Все же лучше, чем истерика.
– Даже когда закончится ваш рабочий день?
Она равнодушно рассматривала рыжие веснушки на носу у служанки, который забавно морщился.
– Мне заплатят за сверхурочные. Александр Николаевич приставил меня к вам до тех пор, пока вы не уснете. – Служанка с трудом скрывала радость от возможности подзаработать.
Лилия посмотрела в зеркало. Там расплывалось бледное отражение. Точно такие же чувства горели тихим пламенем внутри ее. Обида, приправленная ноткой апатии.
– Хорошо. – Она пожала плечами и вышла из спальни.
Спустилась в гостиную, не обращая внимания на служанку, которая старалась превратиться в ее тень.
– Мама, а где отец?
Марина Андреевна отвлеклась от вышивания. Вчера женщина хотела поговорить с Лилией, но та была столь подавлена, что никак не отреагировала на наставления. Слова матери пролетали мимо, превращались в глухой звон и разбивались о броню, которую Лили возвела вокруг разума и сердца.
– Он скоро спустится.
Женщина отложила пяльцы и сняла с пальца наперсток:
– Катерина, оставь нас, пожалуйста.
Служанка не медлила. Слово хозяина для нее – закон, но хозяйку она чтила больше. Стоило девушке уйти, как Лили почувствовала себя свободнее. Но невидимые оковы продолжали стягивать запястья.
– Милая, присядь. – Марина Андреевна похлопала по софе.
Лили послушно подошла к матери. Облако магнолии окутало ее. Она вдохнула легкий сливочный запах. Примесь лимона и ванили только насыщали духи. Вместе с ними Лилия окуналась в детство. Аромат нес умиротворение и наивную веру в лучшее.