– Нет, – вздохнула Ксюша, –вообще-то она не слишком откровенничала. Это я, дурочка, все выложила проСелихово, маму и братьев… Нет, я без понятия.

– Очень прошу вас, – попросилая, – вдруг припомните какую-нибудь деталь или встретите где подлиннуюМитепаш, позвоните мне по телефону.

– Хорошо, – пробормотал Саша,подсовывая бумажку с номером телефона под чашку, – а вы, пожалуйста, нетрепитесь о Ксюше. Сколько вам заплатить за молчание? Тысячу?

Невольная улыбка тронула мои губы. Что-топоследнее время все кругом хотят купить мое молчание, сначала Бурлевский, потомЗолотой…

– Мало? – настаивал Саша. –Хотите две? Три?

– Не в моих правилах брать деньги простотак, без работы, – пояснила я, – лучше попробуйте сообразить, кудамогла двинуться Татьяна.

– Хорошо, – сказал Саша, –обязательно.

Я вышла на улицу и уставилась на мернопадающие снежинки. Объятые предновогодней суетой прохожие тащили елки, коробки,кульки и доверху набитые сумки. Нет, все-таки наш человек непотопляем. Зарплатуне выплачивают, цены кусаются, но, несмотря ни на что, праздник состоится. Укого на стол подадут авокадо, фаршированное раками, у кого – курицу скартошкой, ну а кто-то обойдется винегретом с селедкой, но в полночь взлетятпробки и обрюзгший президент с видимым трудом произнесет:

– Дорогие россияне…

Мысли плавно потекли в другом направлении,что-то Ельцин в последнее время все больше и больше становится похож на ЛеонидаИльича Брежнева, царство ему небесное. Еще пару месяцев – и «дорогие россияне»,бывшие советские люди, вспомнят про слова «социалистические страны», которыегенсек произносил как «сосиски сра…»

Возле метро клубилась толпа. Растолкавсоотечественников, я влетела в вагон и вжалась в угол. Поезд с грохотом понессясквозь темноту, изредка подрагивая, народ вяло читал газеты и потрепанныекниги. Прямо передо мной хорошенькая женщина сосредоточенно уткнулась вярко-красное издание с белой надписью «Бестселлер». Я невольно глянула через ееплечо, глаза наткнулись на фразу: «Истина где-то рядом, надо только хорошенькопосмотреть вокруг».

Отличный совет! И куда же взглянуть, чтобыотыскать Татьяну Митепаш?

Вспомнив слова Сережки о надоевших сосисках ипельменях, я купила в ларьке отличный кусок печенки. Сделаю сейчас ее в сметанеи пожарю картошки. Наверное, придется признать: Татьяну Митепаш мне не найти.Москва велика, девчонка испарилась. Жаль, конечно, обещанных Писемским десятитысяч, но я уже заработала вполне приличную сумму… Не надо расстраиваться.Борясь с жадностью, я вылезла из лифта, щелкнула замком и… не смогла открытьдверь. Она сопротивлялась изо всех сил. Я пинала ее руками до тех пор, пока необразовалась щель, в которую смогло протиснуться мое не слишком крупное тело.

Всунув голову в квартиру, я чуть не заорала отужаса. На полу лежала Валентина. Ее ноги упирались во входную дверь, не даваятой раскрыться до конца.

– Тина! – вскрикнула я, роняяпокупки.

Прозрачный пакет разорвался, и большой кусоксвежей печенки упал прямо перед ней. Но мне было не до субпродуктов.

– Господи, что же случилось, –причитала я, влезая в коридор. – Тина, тебе плохо?

Но гостья молчала. Надо срочно позвонить Кате.Вроде у Тины больная щитовидка, и может случиться приступ или шок или не знаю,как это называется! Она ведь целыми днями лопала шоколад…

Я встала на колени возле нее и почувствовала,как по спине быстро-быстро побежали огромные, размером с кулак, мурашки. Належавшей красовалась симпатичная, нежно-розовая кофточка-стрейч, угрожающенатягивающаяся на мощном бюсте. С левой стороны, прямо по центру груди,виднелось небольшое отверстие и несколько капель крови.

Стараясь не завизжать от ужаса, я схватилатрубку и начала бестолково жать кнопки, вызывая «Скорую помощь» и ВолодюКостина.

Договорившись со всеми, я принялась дуть Тинев лицо. Мопсы жались к моим ногам, Рейчел тихо подвывала, сидя на порогегостиной.

– А ну, замолчи! – рявкнула я,чувствуя, как тело наливается свинцовой усталостью.

Судя по всему, дело плохо. Пуля, очевидно,попала в самое сердце, а вся кровь от раны пролилась внутрь. Похоже, Тинамертва. Но кто и зачем стрелял в нее? Да у нее и знакомых никаких в столиценет!

Но не успела я зарыдать над бездыханнойВалентиной, как тело шумно вздохнуло и село.

– Куда? Что? – пробормотала жертва,тряся головой. – Ой, болит!

– Где? – глупо спросила я. –Где болит?

– Здесь, – прошептала Тина,прикладывая руку к левой груди, – тут жжет!

Она попыталась встать на ноги.

– Сиди, – испугалась я, –сейчас врач приедет.

– Голова кружится, – пробормоталадевушка, все-таки поднимаясь и хватаясь за косяк, – пойду лягу.

– Ой, не ходи, – бестолковосуетилась я, не зная, стоит ли говорить ей о ране.

– В кровати лучше, – пробормоталаТина, и тут раздался звонок.

В прихожую вошли двое – мужчина и женщина.

– Что у нас тут? – осведомился врач,равнодушно оглядывая коридор.

– Огнестрельное ранение левойгруди, – выпалила я, показывая на Тину.

– У кого? У нее? – изумилсядоктор. – Она стоит?

– Наверное, шок, – пояснила я.

Врач подергал носом, удостоверился, что отменя не пахнет, и резко велел:

– Показывайте, где болит?

– Здесь, – завела Тина, –здесь, печет очень!

Увидав рану, сотрудники «Скорой помощи» тут жесменили тон. Женщина побежала за носилками, Валентину со всемипредосторожностями вкатили в автомобиль и, пугая водителей сиреной, «Скорая»понеслась по проспектам. Фельдшерица поставила Тине капельницу. Явоспользовалась моментом и шепнула:

– Она выживет?

– Честно говоря, – тоже шепотомответил врач, – не понимаю, отчего она до сих пор не умерла и даже стояла.Первый раз с таким сталкиваюсь.

Машина неслась, игнорируя красный свет. Меньшедесяти минут понадобилось нам, чтобы добраться до приемного покоя.