По лицу девушки пробегает грозовая тень, на щеки всходитрумянец, подбородок заостряется – один день и две ночи, несомненно, главноесобытие в ее жизни.

– Что же случилось с ним потом?

– Надеюсь, с ним все хорошо. Я молюсь за него до сихпор.

Сальма обескураживает меня, она не должна вести себя так. Ниодна марокканская девушка не повела бы себя сходным образом, а уж тем болеедевушка, работающая в забытом богом сельском кооперативе. Даже вполне светскаяи лишенная многих восточных предрассудков Фатима попридержала бы язык, ноСальме ничто не указ.

– Наверное, он был контрабандистом. Или собирался убитькакого-то плохого человека. Но что-то не получилось. И он оказался здесь.

Убийство. Меньше всего я ожидала услышать об убийстве из устдевушки – настолько неискушенной, настолько простодушной, что любое, сказанноеей слово тотчас же меняет свой знак на противоположный. Убийство плохогочеловека – благое дело, оно не подлежит разбирательству в суде, а уж тем более– наказанию.

– Он был похож на вас.

– На меня? – Я вздрагиваю.

– В том смысле, что на вас он был похож больше, чем наменя. Он был… – Сальма щелкает пальцами, стараясь подобрать наиболее точноевыражение, – …европеец. Беглец.

Evade.

«Эвади» – звучит как название косметической фирмы. Так иесть – эта косметика идет юной Сальме, как никакая другая, она оттеняет веки иретуширует мелкие изъяны кожи, делает линию бровей соблазнительной, а губы –чувственными.

– Вы тоже собирались убить плохого человека?

– Нет.

– Вы его убили?

– Нет.

– Значит, это вас должны были убить?

– Нет.

Во всех трех случаях я сказала чистую правду, и она не оченьустраивает Сальму.

– Не бойтесь. Я всегда держу рот на замке.

В подтверждение девушка собирает пальцы в щепоть и проводитими по губам, что должно означать застегнутое на молнию молчание. Молнии,заклепки на карманах, полных историй со смертельным исходом, пряжки на туфлях сначинкой из контрабандного гашиша – вот он, фирменный стиль от «Evade». АСальму можно считать ее лицом.

– Я не боюсь.

– Куда вы направитесь дальше?

Я бы сама хотела получить ответ на этот вопрос.

– Еще не знаю.

– Уезжайте в Касабланку. Это лучшее место. А уж оттудаможно попасть куда угодно. Я и сама собираюсь в Касабланку. Не все же сидеть вэтой проклятой дыре.

– Касабланка или что-то другое… Это зависит не от меня.

Сальма несколько разочарована: мадам, которая похожа на«европейца, беглеца» гораздо больше, чем она, должна сама выбирать себемаршрут.

– Ума Турман непременно уехала бы в Касабланку.

– Ума Турман?

– Ума Турман – моя любимая актриса. Когда я уеду вКасабланку, то обязательно перекрашусь в blonde[18], как она. Вынезнакомы с Умой Турман?

– К сожалению.

– Тот человек… Европеец, беглец… Говорил, что онблизкий друг какой-то… Подождите, дайте-ка вспомнить… Какой-то Фанни… Фанни…Она тоже актриса.

– Ардан? – подсказываю я.

– О, да! Фанни Ардан. Наверное, это совсем не то, чтоУма Турман.

– Совсем, совсем не то.

– Все равно, я молюсь за него каждый день. И за УмуТурман тоже. Чтобы она когда-нибудь приехала в Касабланку. Уже после того, кактуда приеду я. И мы бы случайно встретились на улице… Или в каком-нибудь баре.«Кафе Рика» подойдет. Определенно, это будет именно оно!

– И что произойдет тогда?

– Для начала я возьму у нее автограф. Попрошурасписаться у меня на руке. Или нет – лучше на афише, так автограф дольшесохранится. У меня есть ее афиша. Даже две.

– А потом?

– Потом я угощу ее кофе.

– А потом?

– Потом она угостит меня кофе.

– А потом?

– Потом? Потом… случится что-то оченьзамечательное. – Дерзость Сальмы перехлестывает через край, но воображенияей явно не хватает.

– Ты как будто и не марокканка вовсе. – Незаметнодля себя я перехожу на «ты», Сальму это устраивает.

– Ума Турман – тоже не марокканка. Но это никого неудивляет! – Сальма заливается мелким дробным смехом; шутка, которую онатолько что произвела на свет, кажется ей бесконечно забавной.

– Почему же ты до сих не в Касабланке?

– Деньги. Все упирается в деньги. Того, что янакопила, – недостаточно. Но скоро, очень скоро, я соберу приличную сумму– и только меня и видели!..

Странная марокканка Сальма странным образом оказывается натопчане; устроившись у меня в ногах, она рассуждает о побеге из кооператива поизготовлению масла аргано, где работает техником, о своем (овеянном какой-тотайной) прошлом: ее отец был французом (испанцем), он умер, когда Сальмеисполнилось шесть (семь); ее мать была испанкой (француженкой), она умерла,когда Сальме исполнилось семь (шесть), а в общем, не важно, кто кем был, –важно, что марокканка она только наполовину. Наверняка у нее есть богатыеродственники в бывшей метрополии, они были бы рады принять ее, если бы знали оее существовании, но для этого нужно добраться до Касабланки и познакомиться сУмой Турман. Все разговоры вертятся вокруг Касабланки, и Умы Турман, исупербара «Кафе Рика», где произойдет историческая встреча, на которую Умаявится с самурайским мечом, а с чем прийти мне, что бы вы посоветовали,мадам?..

Бритву. Опасную бритву.

С ручкой из слоновой кости, с монограммой «P.R.C.» и моимиотпечатками. Я великодушно готова уступить их Сальме.

Пока глаза не слиплись окончательно.

…Солнечный свет.

Он проникает сквозь веки – еще не обжигающий, но уже готовыйобжечь. Поначалу я даже не решаюсь приподнять их, скрупулезно восстанавливаясобытия прошедшей ночи.

Камера – полицейский с ключом – калитка в воротах – ясвободна – «Мерседес», мигающий фарами, – Доминик за рулем – побег изЭс-Суэйры – дорога вверх по склону – окошко в обитой железом двери – бонсуар,мадам, – я оставлю вам лампу – европеец, беглец – вы тоже собирались убитьплохого человека? – Ума Турман – Касабланка.

Неужели Сальма еще здесь?!

Надеюсь, что нет, – в комнате слишком тихо. Выждав ещемгновение, я наконец-то открываю глаза.

Слава богу, комната пуста.

А я заботливо прикрыта одеялом, в которое трансформировалсятонкий цветастый ковер. Лампа погашена, она стоит там же, где Сальма поставилаее, кувшин и полотенце тоже на месте, и в стройных рядах флаконов с аргано непроизошло никаких изменений. Разница лишь в том, что теперь комната пронизанасолнечными лучами, тонкими и острыми, как спицы. Вчера ночью потолок казалсямне сплошным, но он совсем не сплошной. Все дело в крошечных дырках,произвольно проделанных в нем, – никакого особого узора они не образуют.