Для Дня благодарения Кизия и Люк запаслись сандвичами синдюшатиной. Они снова были в Чикаго. Все их мысли занимало предстоящееслушание дела Люка. И они вместе пытались избавиться от них, поэтому ихразговоры редко касались этой темы. Только изредка, обычно поздно ночью, ониобсуждали эту мучительную для обоих проблему. До начала слушаний оставалось ещешесть недель, и Кизия вовсе не собиралась превращать свою жизнь в пыткуожиданием. Она боролась с почти невероятным для женщины мужеством. Лукаспрекрасно понимал, что с ней происходит, но мало чем мог помочь. Его кошмарыснова возобновились, поэтому он не хотел откладывать слушания — надо пройтичерез это испытание, чтобы раз и навсегда избавиться от них. Кизия дажепохудела от переживаний. Но она пыталась развлекаться, затевала старые игры, иони неплохо проводили время. Два или три раза в день они занимались любовью,иногда и чаще, будто пытались насытиться тем, что могли вскоре потерять. Ведьшесть недель — так мало. Когда прошли пять, Кизия и Люк вернулись в Нью-Йорк.

— Кизия, ты плохо выглядишь. Ты очень плохо выглядишь.

— Эдвард, дорогой, не своди меня с ума.

— Просто я хочу знать, что случилось. — Кизия иЭдвард сидели в ресторане. Официант откупорил бутылку шампанского «Луи Родерер»и наполнил бокалы.

— Эдвард, ты опять суешь нос в мои дела.

— Да, да и еще раз да! — Эдвард как будто вполне освоилсяв роли старого и раздражительного опекуна. Кизил, казалось, тоже постарела заэто время и явно устала.

— Все нормально — я влюбилась.

— Так я и думал. И он, конечно, женат?

— Эдвард, ну почему ты всегда думаешь, что все мужчины,с которыми я имею дело, женаты? Потому что я осторожна и не хочу выходитьзамуж? Черт побери, в конце концов, я имею на это право. Жизнь давно кое-чемунаучила меня.

— Да, имеешь, но ты не имеешь права позволять себесовершать очевидную глупость.

«Да, милый Эдвард, по-твоему, я имею право только настрадания или на кусочек кое-какого счастья, ведь так? Конечно, так. Или правона боль, в остальном ты мне отказываешь».

— Моя глупость в данном случае — это обаятельныймужчина, которого я обожаю. Вот уже больше двух месяцев мы живем и путешествуемвместе. А перед Днем благодарения мы поняли, что… — У Кизии перехватилодыхание, и сердце заколотилось в груди, когда она осознала, что сейчассобирается сказать. — Мы обнаружили, что он болен, опасно болен.

Лицо Эдварда внезапно исказилось.

— Чем болен?

— Ну, мы еще не уверены… — Кизия уже почти поверила всобственные слова. Такое положение вещей было гораздо легче, чем настоящаяправда, и оно может позволить Люку исчезнуть на некоторое время, не вызываякривотолков. — Его пытаются лечить. Шансы пятьдесят на пятьдесят. Вотпочему я плохо выгляжу. Теперь ты удовлетворен? — В голосе Кизии появиласьгоречь, а глаза затуманились слезами.

— Кизия, поверь, мне очень жаль. А он… он… я его знаю?

— Нет, дорогой, он не твоего поля ягода. — Кизии захотелосьрассмеяться. — Нет. Мы повстречались в Чикаго.

— Поразительно. А он молод?

— Достаточно молод, но не моложе меня. —

Кизия успокоилась. Она сказала Эдварду правду. Не всю,конечно, но правду. Послать Лукаса обратно в тюрьму — все равно что приговоритьк смерти. Слишком уж много людей любили его, столько же ненавидели. Сан-Квентинубьет его. Кто-нибудь обязательно убьет, если не заключенные, то охрана.

— Кизия, я не знаю, что сказать. — Эдвард не могничего выдавить из себя, за него говорили глаза. В них стоял призрак. ПризракЛайэн Сен-Мартин. — Этот человек… он… он будет… он приехал вНью-Йорк? — Эдвард искал, но не находил нужных слов. Кто он? В какой школеучился? Чем занимается и где живет? Кизия могла взорваться от любого из этих вопросов,но Эдвард хотел знать. Должен был знать. Обязан. Ради нее… и ради себя.

— Да, он приехал в Нью-Йорк со мной.

— Он живет в твоей квартире? — Внезапно онвспомнил ее слова, что они жили вместе. Мой Бог, как она могла?

— Да, Эдвард, в моей квартире.

— Кизия, он… он… — Эдвард хотел удостовериться, что этоприличный, респектабельный человек, а не искатель случайной удачи или, хужетого, альфонс. Но спросить он не смог. Да и Кизия бы не позволила. Перейди ондопустимую грань, чувствовал Эдвард, и он может потерять Кизию навсегда. —Кизия…

Она смотрела на него сквозь слезы и тихонько качала головой.

— Эдвард, я… я не могу говорить об этом сегодня,извини. — Она нежно поцеловала его в щеку, взяла свою сумочку и всталаиз-за стола. Эдвард не стал ее останавливать. Не смог. Он только смотрел, какона идет к двери ресторана, потом на мгновение крепко сжал кулаки и попросилпринести счет.

В холодный зимний полдень Кизия ехала на метро в Гарлем. Онаначала впадать в панику и решила, что только Алехандро может ей помочь. Она должнас ним встретиться.

Вышла из метро и пошла по направлению к центру Алехандро.Кизия совершенно не вписывалась в окружающий пейзаж в своем длинном красном,сделанном по последней парижской моде пальто и белой норковой шапочке, но ейбыло наплевать. Идя по улице, она лавировала между кучами мусора и стайкамидетей, которые смотрели на нее как на призрачное, неземное создание. Колкийветер дул в лицо, в воздухе кружился снег. Все были заняты своими делами, иникто к ней не приставал.

Алехандро сидел у себя вместе с какой-то девушкой. Онивесело смеялись, когда Кизия подошла к двери офиса. Она остановилась ипостучала, но они так смеялись, что не слышали.

— Аль, ты занят? — Кизия редко называла Алехандроэтим прозвищем, которое придумал Люк.

— Я… нет… Пилар, надеюсь, ты извинишь меня? —Девушка легко вскочила со стула и вышла из. комнаты, бросив на прощаниеизумленный взгляд на Кизию. Казалось, что она сошла со страниц «Вог» или прямос киноэкрана.

— Прости, что врываюсь к тебе таким образом. — Унее были глаза умирающей.

— Все нормально. Я… Кизия…

Она уронила сумочку на пол и заплакала. Стояла прямо передАлехандро, совершенно разбитая, утратившая последние капли самообладания, ипротягивала к нему обе руки.

— Кизия… девочка… не принимай близко к сердцу…

— О Господи, Алехандро, я не могу этого вынести! —Она подошла к нему и прижалась щекой к его груди. — Ну что мы можемсделать? Они хотят снова посадить его в тюрьму, я знаю. — Кизия всхлипнулаи откинулась, чтобы посмотреть Алехандро в глаза. — Они хотят посадитьего, разве нет?

— Во всяком случае, могут.

— Ты тоже так думаешь?

— Я не знаю.

— Нет, черт побери, знаешь. Ну скажи мне! Пустькто-нибудь скажет мне правду наконец!