– Хорошо, что ты это помнишь, – заметил Дойл.

Аматеон бросил на него взгляд, но тут же опять повернулся комне.

– Поверь, принцесса, будь на то моя воля, меня бы здесьне было.

– Ну так уходи, – сказала я.

Он качнул головой, разметав кудри по обтянутым кожей плечам.В последнюю нашу встречу волосы доходили ему до колен. Сидхе частенькогордятся, что их волосы никогда не знали ножниц, а всем другим расам фейрипросто запрещается отращивать волосы до пят.

Я смерила его взглядом:

– А ты недавно постригся.

– Как и ты, – парировал он, но помрачнел.

– Я пожертвовала прической, чтобы во мне не узналисидхе. А почему постригся ты?

– Ты прекрасно знаешь, – сказал он, стараясьсохранить на лице надменное спокойствие.

– Нет, не знаю.

Злость пробилась сквозь надменную маску, сорвала ее прочь, ив лепестковых глазах вспыхнуло что-то очень похожее на бешенство. Рукивцепились в короткие кудри.

– Я отказался сюда ехать. Я отказался перейти к тебе.Королева напомнила мне, что отказывать ей в чем угодно – не слишком умно.

С видимым и болезненным усилием он заставил себяуспокоиться.

– Почему ей так важно дать тебе шанс оказаться у меня впостели?

Он покачал головой. Ощущение слишком коротких волос его,видимо, раздражало – он провел руками по густым кудрям и снова встряхнулголовой.

– Не знаю. Это правда. Я задал ей вопрос и получилответ, что знать мне не обязательно. А нужно просто делать, что велят.

Злость перешла в мрачность, и под ней проступил давносдерживаемый страх.

Он посмотрел на меня – без злости, он казался просто усталыми смирившимся с поражением.

– И вот я здесь и должен коснуться кольца, как велелакоролева. Если оно не ответит на мое прикосновение, то я волен оставить службуу тебя, как только мы благополучно доставим тебя ко двору. Если же оноотзовется... – Он потупился, и кудри закрыли лицо. Он тут же вскинулголову, руками отбросил волосы назад. – Мне нужно коснуться кольца. Ядолжен узнать. Выбора у меня нет, и у тебя его нет тоже.

Голос у него был такой несчастный, что мне показалось, чтоне так уж он плох. Не то чтобы я захотела пустить его в свою постель, но мневсегда было сложно ненавидеть кого-то, в ком я замечала что-то человеческое.Андаис считала это моей слабостью, отец – достоинством. А я сама еще не решила,что это.

Не сводя глаз с Аматеона, Дойл спросил:

– Ты позволишь ему прикоснуться к кольцу?

Холод опять придвинулся ко мне, шуба облачком окутала меня.

– Это ничего не значит и ничего нам не стоит, –ответила я. – Я хочу поговорить об Аматеоне с королевой, а до того лучшебы выполнять все, что она велит.

– Она не позволит нам этим ограничиться,принцесса. – Рука Аматеона потянулась к волосам, и он прервал жест свидимым усилием. – Если кольцо меня узнает, она заставит нас переспать.

Мне ужасно хотелось опять спросить почему, но вряд ли онзнал о соображениях Андаис больше, чем я.

– Об этом подумаем после. – Я шагнула вперед итронула Дойла за руку: – Пропусти его.

Дойл глянул на меня так, словно хотел возразить, нопромолчал и отступил в сторону. Зато Холод не отступил. Так и остался стоять,всем телом прижимаясь ко мне.

– Холод, – позвала я. – Нам нужно побольшеместа.

Страж покосился на меня, глянул на Аматеона, потом сделалшажок в сторону с самым надменным видом, на какой был способен. Ни ему, ниДойлу Аматеон не нравился. Может, у них были личные счеты, а может, как и мне,им не нравилось, что рядом со мной будет находиться кто-то из людей Кела.

– Холод, – повторила я, – так кольцо можетсреагировать на тебя, а не на Аматеона. Отодвинься подальше, сомнений не должнооставаться.

– Я отступлю на шаг, не больше. Слишком долго он былпсом Кела.

Аматеон поглядел ему в глаза:

– Принцесса под магической защитой королевы. Стоит мнеподнять на нее руку, и мне конец – королева заставит меня молить о смерти многораньше, чем смилостивится и позволит мне умереть. – Взгляд у него сталзатравленным. – Нет, Холод, к нежным ласкам королевы я не вернусь, дажеесли такой ценой мог бы не дать получеловеческому ублюдку сесть на трон.

– Как мило, – сказала я.

Аматеон вздохнул.

– Тебе известны мои чувства на этот счет, принцессаМередит. На твой счет и насчет твоих притязаний на трон. Разве ты поверила бы,заяви я сейчас, что ты будешь идеальной королевой и я тебя обожаю?

Я только головой покачала.

– Королева... показала мне, что убеждения не так мнедороги, как собственные плоть и кровь.

На миг он скривился, словно вот-вот расплачется. Онсправился с собой, но в глазах бушевали эмоции. Что же с ним сделала Андаис?!

– Тебе надо было подчиниться сразу, как сделал я.

Ага, еще один страж, без лицезрения которого я вполне моглаобойтись. Онилвин. Он был симпатичен, но лицо грубоватое, как будтонеотполированное – по людским меркам красавец, по меркам сидхе – всего лишь неурод. В плечах он был широк, мускулист; с первого же взгляда на одетую вдлинную шубу фигуру можно было понять, насколько он физически силен. Плечи игрудь такие мощные, что он казался ниже остальных стражей, хотя был с нимивровень. Густые волнистые волосы он связывал в хвост. Волосы такоготемно-зеленого цвета, что в рассеянном свете отливали черным. А глазатравянисто-зеленые с золотыми искорками, пляшущими вокруг зрачка. Кожа –бледно-зеленая, но не почти белая, как у Галена, нет – она была вполне зеленая,хоть и светлого оттенка. У Кэрроу – коричневая, а у Онилвина – зеленая. Бывает.

– Ты согласишься на что угодно, только в спасти своюшкуру, – буркнул Аматеон.

– Конечно, соглашусь, – сказал Онилвин, плывя кнам. Никогда не понимала, как такому шкафу удается так плавно скользить, но онвсегда так ходил. – Как и любой, у кого есть мозги.

Аматеон повернулся к нему:

– Почему ты встал на сторону Кела? Ты решил, что онстанет королем? А какая тебе разница?

Онилвин пожал мощными плечами.

– Я выбрал Кела, потому что ему симпатизирую, а онсимпатизирует мне. Он пообещал мне немало в случае своей победы.

– Обещает он много, – сказал Аматеон, – но яне ради обещаний его поддерживаю.

– А ради чего? – поинтересовался Дойл.

– Кел – последний истинный принц, оставшийся у сидхе.Единственный наследник династии, что правит нами почти три тысячи лет. В день,когда на трон сядет помесь брау-ни, людей и благих, мы кончимся как народ.Станем не лучше вырожденцев, оставшихся в Европе, – ответил Аматеон, неотводя взгляда от Онилвина.