Наверное, я всхлипнула, потому что Дойл тронул меня за руку.Он прошептал, нагнувшись ко мне:

– Что с тобой?

Я качнула головой, показывая, что все в порядке, облизнулавнезапно пересохшие под помадой губы и опять качнула головой.

– Просто припомнила еще одну такую же люднуюпресс-конференцию.

Он сделал то, чего никогда не делал на публике, он, Мраккоролевы: он меня обнял. Одной рукой, правда, чтобы не потерять возможностьвыхватить оружие. Я прижалась к кожаной куртке и теплому сильному телу Дойлапод ней. На фотовспышки я не реагировала, стараясь не думать о том, что завтраже этот снимок обойдет все существующие газеты и журналы. Мне нужно было, чтобыменя обняли, и я прижалась к Дойлу и постаралась отогнать горе. Мне предстоитговорить о поиске мужа, принца, будущего короля. Это радостное событие, икоролева ждет от нас улыбок.

Мэдлин приняла первый вопрос, пока я еще стояла в обнимку сДойлом. Разумеется, задали его мне.

Дойл еще раз меня приобнял, и я скользнула вперед на моихчетырехдюймовых каблуках. Вопрос был уже знакомый. Вряд ли сегодня будет многоновых вопросов.

– Вы уже выбрали мужа, принцесса Мередит?

– Нет, – ответила я.

Поднялся другой репортер:

– Тогда в чем цель вашего визита на родину? Что выхотите нам объявить?

Королева меня проинструктировала заранее.

– Мой дядя, Король Света и Иллюзий, дает бал в моючесть.

– Вы берете с собой своих стражей?

Вопрос коварный. Если я скажу "да", напишут, чтобез телохранителей я не чувствую себя в безопасности при Благом Дворе. Что, посуществу, верно, но всем это знать не обязательно.

– Мои стражи везде следуют за мной... – Я сделалапаузу, и Мэдлин шепнула мне на ухо: "Стив". – Стив, –повторила я. – В конце концов, там будут танцы, так не оставлять же мнелучших моих партнеров сидеть дома и считать ворон?

Смешки, улыбки – и дальше, дальше.

Женщина-репортер:

– Королева Андаис объявила, что сегодня будет бал ввашу честь при вашем дворе. А когда начнется ваш визит к Благому Двору?

– Он планируется через две ночи от сей. –"Планируется" я сказала на случай, если что-то стрясется и визитпокажется нам слишком опасным. "Две ночи от сей" – потому что прессенравится, когда мы употребляем непривычные или архаичные обороты – или то, чтоони такими оборотами считают. Я принцесса эльфов, и некоторые люди чувствуютразочарование, когда я говорю как средняя американка. Так что иногда я пытаюсьговорить так, как этого ждут от эльфов. Из стражей у большинства сохранилсяхотя бы намек на прежнее произношение. Только я говорю как девчонка со СреднегоЗапада. Ну, еще Гален.

– Не собираются ли дворы примириться?

– Насколько мне известно, мы не находимся в состояниивойны – разве что вы в курсе чего-то новенького, Мори. – На этот раз яприпомнила имя репортера сама. Улыбнуться, головку чуть склонить к плечу,показать им, как я юна, – если хочу показаться юной. Моя замена глазамолененка Бэмби: "Только посмотрите, какая я безобидная и милая, необижайте меня!"

Моя игра заслужила одобрительный смех и новые вспышки, едваменя не ослепившие. На следующий вопрос я отвечала сквозь круги перед глазами.Я бы надела темные очки, если б тетушка нарочно не предупредила этого неделать. Темные очки вызывают подозрение. Нам нельзя казаться подозрительными.Впрочем, стражам она очки разрешила – едва ли не впервые на моей памяти. Чтопоказывало, как она встревожена – сильнее встревожена, чем в нашу последнюювстречу. И никто из нас причин ее тревоги не знал.

Надо сказать, стражи в темных очках напоминали мальчиков изподпевки. "Мерри и ее веселые парни"[4]. Так наспрозвали журналисты. Не самое оригинальное название для рок-группы, но бывают ипохуже.

– Кто из ваших стражей лучший в постели?

Женщина спросила. Я встряхнула головой, так что волосыразлетелись в стороны и блеснули изумруды сережек.

– Ну... – Мэдлин шепнула мне ее имя. –...Стефани леди берегут честь джентльменов.

– Но ты не леди! – крикнул кто-то из задних рядов.Я узнала голос. Все затихли, и следующий возглас прозвучал очень ясно: –Обычная эльфийская шлюха. Королевское происхождение ничего не меняет.

Я наклонилась к микрофону и сказала низким волнующимголосом:

– Барри, ты ревнуешь!

Несколько полицейских уже пробивались к задним рядам. БарриДженкинс всегда входил в список нежелательных лиц. У меня со времени гибелимоего отца имелся судебный ордер, запрещавший ему ко мне приближаться. Онсделал самые удачные – самые кошмарные из всех – снимки тела моего отца и меня,рыдающей над телом. Суд признал, что Барри систематически нарушал праванесовершеннолетней – мои права. Он не имел права получать выгоду, эксплуатируянесовершеннолетнего ребенка. А значит, все фотографии, которые он не успел ещепродать, стали для него бесполезны. Продавать их ему запретили. А деньги,полученные за уже опубликованные снимки и статьи, он должен был пожертвоватьблаготворительным организациям. Он уже рассчитывал на Пулитцеровскую премию – атут такой облом. Это, а еще небольшой инцидент на заброшенной дороге, где ясовершила свою месть, он не мог мне простить.

Впрочем, он тоже отомстил – в какой-то степени. Именно онстоял за решением моего бывшего жениха Гриффина продать таблоидам кое-какиеинтимные фотографии. Я уже не была несовершеннолетней, а Гриффин пришел к немусам, так что Барри даже не понадобилось приближаться ко мне на пятьдесятпресловутых футов, чтобы написать свой пасквиль.

Моя тетя, Королева Воздуха и Тьмы, объявила Гриффинусмертный приговор. Не за нанесенное мне оскорбление, а за то, что он выдалсмертным наши внутренние тайны. Это непозволительно. Насколько я в курсе, егодо сих пор ищут. Если б за ним послали Дойла, думаю, он был бы уже мертв, но уМрака королевы нашлись занятия поинтереснее мести. Королеве важнее, чтобы ябыла жива и забеременела, чем наказать Гриффина. Черт возьми, это и мне важнее.

Мне не нужна смерть Гриффина. Она никак не исправит того,что он натворил. Ничего не изменит. Не изменит, что он был моим женихом семьлет и обманывал меня со всеми, с кем мог. Мы три года не виделись перед тем,как он продал меня прессе. Он, кажется, воображал, будто хорош настолько, что явсе ему прощу. Но его заблуждения меня не волновали. Так что он вернулся наслужбу королеве – и к целибату, поскольку я его отвергла. Если не со мной, тоон ни с кем теперь спать не мог. Эта мысль доставляла мне удовольствие – мненравились и месть, и просто ирония событий. На следующий день в таблоидахпоявились наши снимки и его интервью с Дженкинсом.