возможных преступлений. Борис совершенно не готов к такому повороту событий. Он тяжело вздыхает.

– Я пел арию Царицы ночи несмышлёным подростком, когда у меня был контртенор, но с четырнадцати никогда больше не пел.

– А что же Тамино?

– Нет. Я никогда не исполнял и не буду исполнять партию Тамино. Я давно и прочно завязал с оперой. И вы никогда не докажете обратное, потому что это будет неправдой. Я честный меховик.

– Мне кажется, мы с вами не очень далеко продвинулись, но ваше желание продлить себе удовольствие полноценной жизни, отрицая неопровержимое, понятно. Вы уж нас простите, что мы с вами до завтрашнего утра не хотим сидеть, нам всем очень домой хочется, в свои маленькие гнёздышки, у кого-то футбол по телевизору, у кого-то ритмика, у кого-то курсы жестового языка, поэтому я быстренько сейчас предъявлю последнее доказательство, приговор вынесем, и дело с концом. Даже свидетелей обвинения не будем заслушивать, по-семейному поговорим, и так уже всё ясно. Ладушки?

Из зала слышатся одобрительные аплодисменты. Борис смотрит на адвоката. Тот моргает.

– Итак, доказано, что подсудимый несколько лет подряд, прикрываясь статусом солидного бизнесмена, ходил в оперу. – Голос обвинителя становится тихим и печальным. – Конечно, всё происходило в те времена, когда этот вид преступлений ещё не являлся запрещённым и некоторые театры продолжали его практиковать. Но если бы он только ходил в оперу, это полбеды. Об этом бы даже, возможно, никто бы и не узнал, потому что поездки свои он совершал втайне от всех. Оставим в стороне вопрос, есть ли порядочному человеку что скрывать от собственной матери – и вернёмся к тому, что он делал после спектакля. А после спектакля наш герой устраивал не что иное, как импровизированные спектакли с собой в главной роли.

Зал ахает.

– Пока он пел арию за арией, вокруг него собирались зеваки. Они бросали ему монеты и снимали видео. Нам не составило особого труда раздобыть эти видео в запрещённой обычным людям, но доступной спецслужбам, звуковой зоне Интернета. В своё время эти видео десятками появлялись на «Ютюбе». Некоторые очень даже хорошего качества. Можно спорить сколько угодно о принадлежности лица на фотографии подсудимому, но в том, что человек на видео – Борис Шубаев – нет никаких сомнений. Вы можете убедиться в этом сами, если посмотрите. Видео, конечно, будет без звука, антиоблачный купол над судом хорошо справляется с обычными разговорами, но такого большого голоса он не выдержит. Я предлагаю вам просто посмотреть видео из Парижа и ответить в уме на вопрос: «Виновен ли наш подсудимый?»

На экране появляется картинка. На видео действительно Борис, правда, не перед Парижской, а перед Венской оперой, но это ничего не меняло, потому что в том, что это был именно Борис Шубаев, нет никаких сомнений ни у кого. На нём кожаная куртка с надписью BARS, изготовленная в единственном экземпляре. Под видео цифра: 20 млн просмотров. Заголовок кричит:

«ДВОЙНИК ПАВАРОТТИ ПЕРЕПЕЛ ОРИГИНАЛ».

Тысячи комментариев, из которых Борис успевает прочитать лишь первые:

– Кто этот гений?

– Помогите разыскать этого русского!

– Какой голос!!!

– Паваротти нервно курит в сторонке.

Раскрыв рот от удивления, Борис смотрит на видео и не узнаёт себя. Если бы не куртка, он бы продолжал всё отрицать, а так…

– Ну это ещё ничего не доказывает! – пытается спорить Борис.

Из зала доносится неодобрительное «бууу».

– Так и у меня ещё не всё. Вы хотите доказательств, будут вам доказательства. Вам показать видео из Нью-Йорка, Сан-Франциско, Милана, Праги, Лондона, Мюнхена, Берлина? Похоже, вы ещё не поняли, насколько серьёзно вы наследили. Уж и не замести следов… Но у меня есть правило. Я всегда добиваюсь чистосердечного признания. Признание освобождает навсегда.

– Освобождает навсегда?

– Ну да, вы получите вечную жизнь, а мы – удовлетворение от проделанной работы.

– Но я не хочу вечной жизни! Я хочу жить здесь, честно жить.

– Ну, с честностью вы уже опоздали. Честный человек никогда бы не стал не то чтобы петь, но и ходить в оперу не стал бы. А давайте я спрошу публику. Что делать честному человеку в опере?

Из зала доносятся выкрики.

– Абсолютно нечего!

– Совершенно нечего!

– Нет ничего более нечестивого, чем ходить в оперу, а ходить туда под прикрытием ярмарки для честных меховиков – ещё больший грех!

– Грех, грех!

– Наказать! Наказать!

Обвинитель ведёт рукой, словно дирижёр палочкой, и зал затихает.

– Перед тем как передать слово судье для вынесения приговора, я хочу сказать, что, будучи верующим христианином, я рассчитываю на то, что подсудимый успеет раскаяться перед неизбежным концом, и искренне желаю ему, несмотря на личную неприязнь, удачи и счастья.

6

Судья мирно дремлет, положив голову на плечо дознавателю, но, когда его сипение врывается в могильную тишину стадиона, дознаватель хлопает его по плечу. Тот вздрагивает и ударяет кукурузой по столу. Дознаватель шепчет ему что-то на ухо. Он улыбается и произносит:

– Слово предоставляется защитничку!

Адвокат тяжело вздыхает и начинает свою последнюю речь.

– Доказательства у стороны обвинения, конечно, неопровержимые, и я, признаться, сам в шоке; я-то думал, он любитель, ну знаете, поёт себе человек в душе, ну что с него взять, поёт и поёт. Я тоже раньше пел. Но вот чтобы он так профессионально пел – этого я не мог предположить. Но позвольте сказать в оправдание моего клиента, что в момент совершения злодеяния он не подозревал об опасности. Вероятнее всего, он находился в состоянии аффекта, потому что ничего не помнит о содеянном. Он уже вполне искупил свою вину, самостоятельно лишив себя той части, которая отвечает за музыку, а что до этой выходки, – адвокат показывает на видео, – то я уверен, что это в первый и последний раз.

– Признаёте ли вы свою вину, подсудимый?

Борис смотрит в зал и встречается со взглядом матери.

– Мама, – произносит он, – я знаю, мама, что подвёл тебя. Я знаю, что мой голос принёс тебе немало бед: сначала его отсутствие, а потом – избыточность. Я пошёл в шубный бизнес Гриши для того, чтобы доказать всем – и себе в первую очередь, – что я могу бросить иллюзию ради реальности. А теперь я снова подвёл тебя. Но я готов лично лишить себя и языка, и ушей. Я расправлюсь с собой по-мужски. Я никогда не буду больше петь!

Сказав это, Борис опускает голову и внимательно рассматривает свои ботинки из крокодиловой кожи – они настолько извазюканы в грязи, что спасти их уже невозможно, а потом он смотрит на свои руки и с удивлением обнаруживает, что