они как будто больше не принадлежат ему. Они онемели. Кожа стала серой, и через неё проступали синькой жилы, пальцы побелели до грязно-белого, маленькая царапинка казалась ярко-красной. Руки больше напоминают куриные лапки, нежели человеческие руки. Он пытается растереть пальцы, разогреть их, но они не реагируют. Они кажутся чужими.

– Что с моими руками? – спрашивает Борис у судьи.

Судья неодобрительно смотрит.

– Вы хоть слышите меня, подсудимый, или вам ваши руки ближе, чем приговор суда? Да и зачем тебе руки? – Неожиданно судья переходит на «ты». – Ведь ты лишь кукла в театре марионеток великого Господина Вселенной!

– А где же любовь? Ведь не может быть, чтобы у него не было любви для меня. Я ведь ещё живой! А мои руки уже не работают! Что со мной?

– Закон – вот что важно. Руки – продолжение твоей греховной сущности. Ведь рабам подобает запереть в клетку всё, что мешает исполнять заповеди. Руками ты писал запрещённые письма, поэтому руки тоже у тебя изымаются.

– Хорошо, – говорит Борис.

– Вот и правильно, – говорит адвокат. – Ты этим самым признаёшь, что ты – приличный заурядный человек, а не талантливый злодей. Вот и славно.

Прокурор дружески хлопает адвоката по плечу.

– Я знал, что мы поладим. Ведь мы оба на стороне закона. Полный отказ от собственного Я, от собственных глупых амбиций, от попытки дотянуться туда, куда нас не приглашали. Благодаря твоей прекрасной работе в качестве защитника мы отпускаем Бориса из зала суда – через кабинет хирурга – на свободу.

Судья смотрит на Бориса и показывает пальцем – выход там. Чтобы выйти, надо опуститься на сто метров под землю, пройти через лабиринт, и снова подняться.

– Иди и не греши больше, – напутственно говорит судья.

– Я видеть тебя, – говорит на жестовом языке следователь. – Ты понять меня?

Борис кивает. Он в последний раз смотрит в зал. Люди в большинстве сидят уставшие, но довольные. Гарик уже скрутил плакат с надписью «Мутон, а не музон». Люди вовсю шепчутся о будничных проблемах. Он окидывает взглядом синий сектор: Зоя о чем-то переговаривается с подружкой, а та в упор смотрит на него. Она шевелит губами, но Борис хорошо читает по губам. Вам… жизнь… дороже… музыки. Рукой изображает знак вопроса. Борис замечает, что на руках у неё тоненькие перчатки.

Он неопределённо поводит плечами. В этот момент кто-то случайно, а может, специально, толкает Бориса, и он падает. Ему приходится защищать голову, потому что людская масса, видимо, спеша на автобус или на электричку, шагает прямо по нему. На миг он теряет сознание, а когда приходит в себя, слышит своё имя. Своё настоящее имя.

– Энжи? – шепчет он. – Энжи, ты здесь? Энжи, ты где? Не надо от меня прятаться!

Зал уже сильно поредел, но ещё остаётся достаточно людей. Борис бегает между рядов и заглядывает даже под сиденья. Женщина, которой он заглядывает под юбку, возмущается:

– Как вы смеете! Я буду жаловаться!

– Энжи, Энжи, – кричит Борис.

– Она отошла три недели назад, – говорит Зоя. – Хватит делать вид, что ты этого не знаешь. Аппарат отключили. Услышь уже!

– Нет, нет, нет! – кричит он. – Я тогда тоже лучше умру! Я передумал!

В зале слышится ропот.

– Он передумал, видите ли, а поздно ведь. Тебя уже оправдали. Всем домой пора. Иди живо отсюда и живи тихо дальше. Не задерживай людей.

Красная трибуна уже почти опустела, зато на голубой ещё полно народу. Борис знал, что пока есть больше ста человек в зрительном зале, слушание считается публичным и решение суда в любой момент может быть пересмотрено. Надо только вернуть судью.

– Позовите судью! Я хочу пересмотра дела! – кричит Борис, но его крик заглушает гомон толпы. – Я – музыкант! Я – музыкант! Я – музыкант!

Подруга Зои – девушка с пучком и в тоненьких перчатках – поднимает транспарант, который всё это время лежал у неё на коленях. На нём написано:

#MeToo

Cмуглый качок в обтягивающей футболке с надписью BOXER разворачивает свой транспарант резким движением хищника, бросающегося на добычу.

Я/МЫ БОРИС ШУБАЕВ.

Вслед за этим встаёт Зоя. Она крепко держит в руках большую растяжку.

ТИШИНА – ТРЭШ. ОПЕРА – ФРЭШ.

Но больше всего удивляется Борис, когда видит свою маму, которая, казалось, никогда не выходила из своей скорлупы, а теперь стоит там – с транспарантом.

СМЕХ – НЕ ГРЕХ.

Проходящие мимо люди поворачивают головы. Кто-то крутит пальцем у виска.

– Постыдились бы! Не жалко себя, пожалейте своих родителей! Они-то в чём виноваты? А вам, женщина, не стыдно? Жизнь прожили, а так ничему и не научились.

– Кажется, сейчас будет что-то любопытное. Может, останемся? – спрашивает мужчина лет сорока свою жену. – Это получше, чем немой сериал.

– А ну, быстро уходите, – кричит пришедшая за мусором уборщица с метлой, – сейчас полицию позову! Хулиганы!

Парень в очках начинает первым.

– Я – Борис Шубаев! – выкрикивает он в толпу. Голос надрывается, он кричит ещё раз: – Я – Борис Шубаев! Я – Борис Шубаев! Я – Борис Шубаев!

Лозунг подхватывают сначала только молодые люди, сидящие вокруг Зои, но уже через пять минут все в зале вдруг стали Борисом Шубаевым, и только уборщица куда-то убежала.

Судья уже сидел в машине, когда женщина постучалась в окно. Он опустил стекло, готовый наброситься на неё, но тут же тяжело выдохнул, потому что услышал из избушки непривычный шум. Он был вне себя от ярости, потому что после суда он велел переместить единственный на весь край антиоблачный купол в то место, в которое собирался ехать. Не сидеть же ему в кабаке в полной тишине. Там будет как положено: музыка, танцы, песни. Он тоже не прочь спеть караоке. А тут такой несанкционированный гомон. Он ворвался в зал.

– Как это понимать? – шипит он на молодёжь. – Подсудимый, почему ещё здесь? Тебе кто разрешал оставаться в суде после суда?

Его шёпот хрустит, словно мел на доске.

– Я требую пересмотра дела, – спокойно говорит Борис.

– Это невозможно, – отвечает судья.

– Всё возможно, – возражает Борис. – Надо только захотеть.

– Что? – не понимает судья. – Ты мне перечишь? Ты хоть знаешь, кто я такой? Ты видел меня вблизи?

Судья отстёгивает кожаный ремень с железными пряжками и тяжёлым шагом надвигается на Бориса.

– Я тебе сейчас покажу, у кого здесь власть, сукин ты сын!

– Нет, не надо, – кричит Зумруд. – Оставь моего сына!

Мать пытается встать между судьёй и Борисом, но судья отпихивает её.

– Женщина, не вмешивайся! – кричит он. – Иди домой щи варить!

Судья шире Бориса в два раза и