– О да! – беспечно заверил Иван и усмехнулся, посмотрев на жену. – Если боитесь играть по моим правилам, лучше вообще не играйте.

Зина с удовольствием припомнила, как одним махом разрушила весь его режиссерский замысел, показав Лягушку такой, как представляла сама. Признав в конце концов, что спектакль выиграл от этого, Иван остался недоволен только потому, что его друзья желали повеселиться, а Зина заставила их задуматься.

«Ничего, им полезно, – язвительно заверила она в тот день. – С ними такой конфуз не часто случается…»

Не решившись напомнить ему об этом, она только сказала:

– Это я должна играть по твоим правилам, потому что я – актриса, а ты – режиссер. Но на остальных это не распространяется.

– Увидим, – коротко ответил Иван. – Так вы не покажете мне, что у вас получается?

– Зачем? – насторожился Клим.

– Ну, мало ли… Может, у меня тоже какая-нибудь идея родится? Поработаем вместе.

– Нет уж.

– Что так категорично?

Тряхнув рассыпающимися волосами, Клим упрямо проговорил:

– Вы же сами понимаете, что это интимный процесс! Разве вы кого-нибудь допускаете в свою творческую кухню?

Иван холодно ответил, глядя ему прямо в глаза:

– Некоторые имеют наглость лезть даже в спальню.

Зине стало не по себе, оттого что в его голосе больше не слышалось ни запальчивости, ни отчаяния. Теперь она больше не сомневалась, что все его подозрения уже затвердели уверенностью. Прочной, как глыба льда. В последний раз она видела его таким, когда он задумал стереть с лица конкурирующую фирму. И это ему удалось.

«О Господи, помоги нам!» – взмолилась она, не очень вдумываясь, за кого просит. Скорее всего, не только за себя и Клима, но и за мужа, и за Машу, и за своих детей, ведь если Иван мог на что-то решиться, это неизбежно коснулось бы их всех.

– Ничего я не собираюсь вам показывать! – заносчиво ответил Клим, и Зину охватил страх от того, что он совсем не чует опасности и берется дразнить Ивана, даже не все узнав об этих аистах. Что он там говорил о «чистке рядов»?

Она попыталась разнять их:

– Конечно, не надо! Ведь все еще может измениться.

– Ты думаешь? – Иван поглядел на нее с любопытством.

«О чем он говорит? – уже не на шутку запаниковав, подумала она. – Только не о пьесе, это ясно… Он ждет, что моя блажь пройдет… А вдруг и вправду пройдет?»

Миролюбиво улыбнувшись, Иван развел руками:

– Выходит, мы зря притащились… Я-то надеялся засунуть в ваши листочки свой длинный красный нос.

– Жаль, что ничем не могу помочь, – продолжая упорствовать, ответил Клим.

– Да можете, можете! Не хотите только…

– А у меня есть мундштук, – неожиданно вынырнув из потока своих мыслей, сообщила Маша. – Это так изящно, правда, когда женщина курит с мундштуком? Да, Зина?

– Не знаю, – безразлично отозвалась она. – Я вообще не курю. У меня и так горло слабое.

Испугав всех, Иван безудержно расхохотался:

– А, вот и выдала одну свою болячку!

– Что?

– Актрисе нужно беречь горло, – в мягком голосе Клима послышалась такая нежность, что все уставились на него в замешательстве.

Точно не заметив этого, Клим произнес, блаженно улыбаясь:

– А хотите, я угощу вас еще кое-чем? У меня есть уникальная пластинка «Роллинг Стоунз»…

Глава 17

– Ты на меня не сердишься? Нет, ты ведь не можешь сердиться!

– Почему это? Боюсь, что очень даже могу! Но я не сержусь.

– Нет? Точно? Клим, я правда не хотела ехать к тебе, но если б я очень уж отказывалась…

– Он заподозрил бы что-то… Я понимаю. Я отлично все понимаю! Слушай, солнышко, тебе не нужно оправдываться!

– А я и не оправдываюсь. Я знаю, что ты не злишься. С таким лицом нельзя злиться.

– Вот новость! А что у меня с лицом?

– Оно хорошее. Хорошее…

Они встретились в парке, который был заложен к тридцатилетию Победы. В тот год здесь установили большой пустотелый памятник, видимо, сэкономив средства на защищенности героев войны, как экономили на этом и при их жизни. С тех пор памятник приходилось латать каждый год, потому что непрочные тела молодых солдат насквозь пробивали дети, для которых война с Гитлером была уже не менее абстрактной, чем битва при Калке.

В последнее время памятник совсем забросили, а скамейки растащили на дачи. Зине с Климом удалось отыскать одну в полуразрушенной, а может, недостроенной беседке среди сосен. Клим стряхнул с сиденья сухие иглы и суетливых муравьев, а Зина, свободно чувствуя себя в шортах, поджав ноги, села на его колени лицом к нему. Он так и задохнулся от этой естественной близости. Заметив это, Зина улыбнулась и осторожно поцеловала его в губы. Ее коса – сегодня только одна – нагрелась от солнца, светившего в спину, и теплым зверьком ползала по сомкнутым рукам Клима.

– Не вставай, – попросил он, наслаждаясь ощущением всего ее тела.

Но Зина жалобно вздохнула:

– У меня уже коленки затекли… Можно я пересяду?

– Ну конечно, – сразу сдался Клим.

Оттолкнувшись от деревянной перекладины у него за спиной, Зина сползла на землю и осторожно выпрямилась. Потом потерла онемевшие ноги и хмуро сказала:

– Он прав. Я старею. И ничего с этим не поделаешь… Тебя это не пугает?

– Нет, – отозвался Клим с удивлением. – Я ведь тоже старею. Разве можно испугаться того, о чем знаешь с детства?

Она села рядом, примостившись плечом у него под мышкой, и надув губы, проворчала:

– Все-таки, согласись, не очень приятный процесс.

– Не очень… Но знаешь что… Я хотел бы состариться вместе с тобой. Это счастье.

– Это и есть счастье? – наморщив лоб, Зина подняла к нему лицо.

Клим поцеловал мелкие складки и поймал губами тонкие прямые волоски, не уложенные в косу. У них был грустный запах незабудки. «Я не забуду», – почему-то подумал Клим и рассердился на эту непрошеную мысль. А еще испугался ее, будто заранее прощался с Зиной, хотя они все утро говорили как раз о противоположном: как они будут вместе и никто им не помешает. Никто оборачивалось другим – Некто. И у этого Некто было вполне ясное, простое имя – Иван.

– Другого счастья я и вообразить не могу, – серьезно ответил Клим, в очередной раз пытаясь заглушить ее сомнения.

Но они опять прозвучали в голосе, который хоть и слегка повеселел, но все еще то и дело срывался, точно Зина продолжала никому не видимый бег и уже задыхалась от темпа, который сама себе задала.

– А ведь с воображением у тебя все в порядке! – сказала она. – Значит, это бесспорно!

– Ну…