Андрей молчал.

– Я не причиню никому вреда, – продолжала Кая. – Но мне очень, очень нужно его найти. Он для меня… важен, и он здесь. Пожалуйста.

Видимо, было в ее голосе или взгляде нечто, что заставило Андрея согласиться. Он медленно кивнул:

– Хорошо. Чем тебе помочь?

– Прикрой меня, если кто-то будет искать Нору. И не жалуйся никому на плохую уборку. – Кая нервно улыбнулась. – Ты не видел здесь человека по имени Ган? – Странно было произносить его имя вслух. – Высокий, темные волосы, шрамы на лице слева…

– Я его видел, – кивнул Андрей, и Кая почувствовала, как что-то крохотное внутри с ликованием взвилось вверх, и ей сразу стало необыкновенно хорошо, страшно и пусто. – Он со своими людьми, кажется, прямо надо мной живет. На третьем этаже. Оставь ведро здесь. Я никому не скажу.

Его глаза были грустными и спокойными – и почему-то Кая сразу почувствовала: ему она может верить. Она протянула руку, коснулась его плеча.

– Спасибо.

Кая преодолела лестницу со второго этажа на третий в два скачка – она очень боялась, что кто-то увидит ее и поинтересуется, что она делает этажом выше положенного, без ведра и тряпок.

Видимо, уборка поднималась снизу вверх, потому что третий этаж был пуст. Кая прибавила шагу. Ее ощутимо трясло. Она вдруг поймала себя на очень глупой мысли: у нее больше нет ее рыжих волос. Ган несколько раз говорил, как ему нравятся ее волосы, – может, Мила была права и только из-за волос он и обратил на Каю внимание.

«Прекрати, – прошептала она себе под нос, – ты пришла за союзником». Это последнее прозвучало жалко – как тихий возглас «Кто здесь?» в пещере, в которой явно чувствуется чье-то присутствие.

На мгновение ей захотелось повернуть обратно – трусливое, детское желание. Все еще можно было вернуться к Андрею в комнату. Поговорить с ним о том, что она видела в подвалах. Сделать уборку. Убрать еще несколько комнат и вернуться домой – очень может быть, что никто ничего не заметит.

Она думала, что не боится смерти. Всегда казалось: если после смерти жизнь продолжается, бояться нечего – ведь тогда от нее все еще будет что-то зависеть. Если же нет – бояться опять же не стоит, ведь она ничего больше не будет осознавать. Ночь в лаборатории показала, что ее теория не так состоятельна, как Кае думалось раньше. Она очень, очень, очень боялась смерти… И там, в лаборатории, цепенея от ужаса, она смогла вернуть самообладание, только представив, что Ган рядом.

Все это время она думала о нем – даже когда старалась не думать. Он был самым ценным, самым тайным воспоминанием – даже более ценным, чем воспоминание о дедушке, родителях и дяде, которых она едва помнила, Марфе… Потому что думать о нем можно было только втайне даже от самой себя. И потому что дедушки, дяди, отца, Марфы больше не было – и новых воспоминаний о них тоже уже никогда не будет.

Ган мог дать ей новые воспоминания, и вера в это была талисманом Каи – теперь она могла его лишиться.

Если Ган успел забыть о ней, не будет ей рад, окажется не таким, каким она его помнит… Кая его потеряет.

Она стояла у нужной двери. Если Андрей был прав и это действительно нужная ей дверь. Медная ручка была странно теплой – как будто еще недавно кто-то другой держался за нее. Кая почувствовала во рту привкус меди, а потом отдернула руку, как от огня. Никто не узнает, что она струсила, – только она сама, но с собой Кая надеялась договориться.

А потом в конце коридора послышались шаги, и она резко схватилась за ручку, потянула – и тут же юркнула в комнату и захлопнула за собой дверь.

Она боялась обернуться – ведь комната могла оказаться пустой, – но обернулась, медленно, осторожно.

Ган был здесь. Стоял у окна – точно такой же, каким она его помнила, в красно-коричневых городских одеждах. Он молча глядел на нее, и на мгновение Кае показалось, что он ее не узнал. Но потом она посмотрела ему в глаза: его взгляд был именно таким, какой она втайне надеялась увидеть, – счастливым.

– Кай, – произнес он тихо. – Это ты.

– Это я, – сказала она и шагнула вперед – потому что на этот раз не хотела струсить.

Он стремительно пересек комнату, коснулся ее лица, а потом обнял – уверенно, как будто обнимал ее так при встрече целую жизнь. От него пахло костром и лесом – лучшими на свете родными запахами посреди Красного города…

– От тебя пахнет лесом, – пробормотала она, не задумываясь о том, как это звучит.

– От тебя тоже, – отозвался он, а потом отстранился, внимательно взглянул ей в глаза, и Кая подумала: сейчас он ее поцелует. Ей показалось, что живот стал легким-легким, как будто внутри поселился невесомый летучий дух… Но Ган не поцеловал ее. Вместо этого он сел на кровать и кивнул, приглашая сесть рядом.

– Значит, служанка все же передала, что я ищу тебя. – Взгляд зеленых глаз больше не был счастливым. Теперь он стал настороженным, напряженным, и Кая почувствовала, что от окна подуло прохладным ветром – уже совсем по-зимнему.

– Нет. Я случайно услышала.

– Значит, никто не помогал тебе пробраться сюда?

– Нет.

– И никто не знает, что ты здесь?

– Нет.

Она села рядом с ним. Радостное возбуждение улеглось, и теперь она чувствовала неловкость – что-то шло не так, как будто хрупкий предмет ускользал из рук, а она видела это, но ничего не могла поделать.

Ган медлил. Теперь он не смотрел на нее.

– Что ж… И Артем тоже не знает? – Он сделал особое ударение на слове «Артем», и его взгляд потяжелел.

От неожиданности Кая рассмеялась – она вспомнила, что Мила сказала о ней и Артеме, и поняла, о чем спрашивает Ган. Он поверил?

– По-твоему, это смешно? – спросил Ган неожиданно резко.

– По-моему, да.

От себя она тоже не ожидала услышать такого тона – колючего, холодного. Она стольким рисковала, чтобы прийти сюда, так ждала встречи с ним – теперь она не боялась признаться себе в этом, а он все, все портил. Кая встала рывком, одернула черную юбку – вдруг разом почувствовала, как нелепо выглядит, и ей захотелось очутиться далеко-далеко отсюда. Все внутри дрожало, как одна огромная непролитая слеза, и Кая отвернулась, чтобы не дать ей расплескаться.

– Подожди. – Он взял ее за локоть, но она отбросила его руку.

– Я хочу уйти.

– Кай. – Он снова дернул ее за руку, прижал к себе. Кая отпихнула его локтем – Ган охнул – и вывернулась из его рук, оставив на полу белый чепец. Постаравшись выпрямиться с как можно более невозмутимым видом, она пригладила волосы – под пальцами топорщились жесткие, неровно стриженные пряди – и повернулась к двери.

– Кай. – Он снова коснулся локтя, и на этот раз она обернулась к нему сама – несчастная, покорная. Пусть смотрит, пусть говорит что хочет – а потом оставит в покое.