себе лишь один вопрос: почему сработала карточка Меланьи? Почему у его матери был пропуск СЮДА?

Он вспомнил их разговор, внезапное напряжение в ее голосе, неохоту, прикрытую равнодушием, с которой та говорила о заводе. Мать сказала, что детям тут не место и сама бы с радостью не посещала эту зону. Завод, как завод, сказала она. Значит, она знала. Значит, бывала тут. Возможно, была, когда горели печи…

— Пошли домой, а? — заныл Славик, потянув, будто маленький, Сенечку за рукав, — Хватит, не хочу больше! Пойдемте домой!

— Слушай, мы что пока видели? — Сенечка решительно повернулся к нему и встряхнул за плечи, пытаясь привести друга в чувство. — Видели мертвых животных. И только. А дальше — живые. Понимаешь? Нам туда надо.

— Откуда ты знаешь, что дальше живые? — подозрительно спросил Кирюха.

— Знаю, — мрачно ответил Сенечка. — Кому нужны эксперименты на мертвых?

— А родители говорили, что время, когда в лабораториях использовали для экспериментов животных, прошло, — настаивал Славик.

— Видел, как прошло? Иди, загляни туда, хочешь?

— То есть, ты хочешь сказать, что родители врут?

— Нет, зачем врут. Просто не знают, — с этими словами Сенечка решительно пошел вперед, ему хотелось побыстрее увести друзей от опасной мысли, что его-то, Сенечкины, родители знают все. Они были в числе основателей завода, стояли у истоков, им даже принадлежит его часть. В том числе и эти печи.

Сенечка почувствовал, как глаза подозрительно защипало, потом толкнул следующую дверь. И так и застыл на пороге от неожиданности. Мальчики оказались в просторном помещении, занимавшем почти всю внушительную площадь здания, потолок находился высоко, примерно на уровне пятого этажа. Как таковых самих этажей не было, здание представляло собой единое пространство, огромное настолько, что дальний конец скрывался в темноте. Вдоль боковых стен располагались массивные, прочные, железные лестницы, ведущие на следующий уровень. А сами уровни, докуда хватало глаз, были заполнены клетками с живыми животными, именно они издавали те звуки, которые были еле-различимы снаружи. Здесь же они оглушали: свист, хрипы, рычание, визг, хлопанье крыльев, топот ног, шорохи, — все это сливалось в единый, протяжный гул, и мальчики зажали уши от неожиданности. Они стояли, дезориентированные, озираясь беспомощно по сторонам, в ужасе глядя на открывшееся зрелище. Тем больше они были поражены, что каждому ребенку в Донске с детства внушали: нельзя держать зверей в клетках, зоопарки — это стыдно и убого.

— Нельзя причинять страдания другим ради развлечений, — с раннего детства наставительно говорила Сенечке Меланья. — Это же так просто, правда? Но люди почему-то долгие годы не понимали. И водили детей в цирки, в зоопарки, в дельфинарии, в аквариумы, платили деньги, думая, что детям от этого делается хорошо. А это просто стыдно. Стыдно и убого.

И Сенечка много лет испытывал неловкость за людей, которым непонятны простые вещи. В Донске таких, разумеется, не было. Но он видел их по телевизору, читал о них в новостях, некоторые даже выкладывали фотографии из зоопарков в социальных сетях. Сенечка смотрел на эти снимки с недоумением, а чаще и вовсе старался не смотреть. Сейчас же, глядя на эту колоссальную тюрьму, наполненную всевозможными неприятными запахами: прения, жизнедеятельности, но более всего — запахом смерти, они стояли, потрясенные. И Сенечка понял, что сбылось то, чего он боялся: они попали туда, куда так опасались попасть. Здесь жило зло. Страшное, непобедимое, с ним не справиться детям. Они тут бессильны.

— Смотрите, — вытянул руку Мишка, они прошли дальше и увидели ванны, небольшие, чуть больше домашних, в которых лежали, едва помещаясь, тюлени или котики, мальчики не отличали их. — Они даже шевельнуться не могут…

— Боже, — прошептал Сенечка, прижимая руки к лицу и, точно как Славик незадолго до того, спросил, — Зачем?

Ошарашенные, потрясенные ужасом увиденного, они застыли. У них опустились руки: сделать что-либо не представлялось возможным. Это не в их власти, дети не смогут помочь даже крохотной части несчастных существ. Они стояли и стояли, не зная, как быть дальше с этим печальным открытием, а Сенечка был потрясен сильнее других по причинам, о которых упоминалось выше. Его родители. Они ходили сюда. Они это создали. И никому не сказали. Скрывали и от него, и от Артема. Если бы Артем знал, он не пустил бы брата сюда. Если бы мать знала, для чего Сенечка задает вопросы, она сделала бы что угодно, лишь бы он никогда не попал на завод. Теперь он и сам бы хотел никогда здесь не оказаться. Но сейчас этого нельзя ни изменить, ни исправить.

Ситуацию, почти безнадежную, спас Мишка, который шмыгнул носом, насупился и очень четко, спокойно и по-деловому, сказал:

— Мыши на два яруса выше. Пошли.

— А как же остальные? — тихо спросил Кирюха. — Мы оставим их здесь?

— Всем не поможешь, — отрезал Мишка. — Идем.

— Вот если бы пришел с нами Артем… — начал было Славик. Сенечка резко обернулся и взмахнул рукой, прерывая его.

— И что?! Что бы он сделал?! — не выдержав, он сорвался на крик, — Тут их тысячи, этих клеток, что он открыл бы все? Всех выпустил? На себе отсюда вынес? Что ты все время ерунду мелешь! Артем нам ничем бы не помог! Ничего бы он не смог! И хорошо, что его тут нет.

— Зато родители твои помочь могли бы, — мрачно заметил Мишка. Сенечка не ответил, в глубине души понимая, что Мишка прав. Но ругаться сейчас или выяснять отношения не хотелось, так недолго и до драки дойти. А им надо забрать Карлсона и выбираться из проклятого места. Теперь он сам, как и Славик, отчаянно желал поскорее покинуть завод.

Они, все также, гуськом, поднялись выше, добрались, наконец, до клеток с мышами, те стояли в ряд, животных было множество, сплошная меховая масса, как понять, кто из них Карлсон, это совершенно невозможно! Все одинаковые, где-то белые, где-то серые, черные. Их мириады!

— Почему нет охраны, странно! — нарушил молчание Кирюха, просто чтобы что-то сказать. Тишина становилась угнетающей, казалось, в ней самой таится угроза.

— Да кому охота тут находиться! Еще среди ночи! Чего странного! — прикрикнул Мишка, а Сенечка почувствовал, что рубашка взмокла и прилипла к телу, пот заливал глаза, тек по лицу, хотя не было жарко, скорее, наоборот. Что это, от волнения? Или от подъема по лестнице?

— Ни черта не разберешь, — Мишка направил фонарь на клетки, хотя и без того было светло. В некоторых лежали уже мертвые зверьки, кое-где было видно, что обитатели вольеров доживают последние минуты. Мальчики резко отвернулись, чтобы не видеть смерть.

— Мы его не найдем, — заметил Славик. — Их слишком много. Наша миссия обречена