машину… Вспомнила Баюна, распластанного на земле, Варвару на коленях…

Василиса со свистом втянула воздух и спрятала лицо в ладонях. Лучше бы она так и осталась в озере. Заслужила.

– Боги, – выдохнула она, – что я натворила?..

– Хороший вопрос, – спокойно ответил Кощей. – И я хотел бы знать на него ответ. Что произошло?

– А что ты знаешь?

– Пока я искал тебя в парке, встретил Баюна, и он был малость не в себе. И Варвара выглядела уж больно бледной. Но это все не важно. Почему тебя сорвало, Василиса?

– Я решила, что ты изменяешь мне с Варварой, – едва слышно пролепетала она.

Сейчас эта мысль выглядела абсолютно абсурдной. Как она могла предположить такое?

– Что за бред? – озадаченно поднял брови Кощей. – Как тебе это вообще пришло в голову?

– Она прислала тебе сообщения на рабочий телефон. Просила о встрече в парке. Они показались мне странными. И Марья сказала…

– Марья?!

Он перевел на нее ошарашенный взгляд.

– Это отдельная история…

– А мы никуда не торопимся.

И Василиса рассказала ему все. С самого начала. Что почувствовала, когда вспомнила его. Свой ужас от осознания, что могла потерять лучшие годы в своей жизни. Как ранило, что он скрыл от нее правду о Марье. О разговоре в землянке. И о том, какой виноватой она чувствует себя перед Настей и Соколом. Как к ней заявилась в образе Моревны чужая сила. Как она не смогла связаться с ним и как плохо ей было от того, что он ушел. Не хотела говорить об открытке и сыне, но стоило ей замолчать, как Кощей нахмурился и покачал головой.

– Это не все, – недовольно заметил он. – Ты бредила, Василиса. И чаще всего упоминала сорок восемь человек, которых я заживо кинул в костер, и еще звала Алексея и просила у него прощения. За что?

Василиса закрыла глаза. Хотелось свернуться в клубочек, накрыться одеялом. Но от Кощея не спрячешься, это она точно знала. Она нашла точку на стене и сосредоточилась на ней. Просто не думать, о чем она будет говорить. Удавалось же ей не думать об этом целых двадцать лет.

– Это из-за Елисея, – ответила она. – Я перепутала его с Алешей. На целую секунду мне показалось, что мой сын снова рядом со мной, что я могу до него дотронуться…

– Ты никогда не говорила, что скучаешь по нему… – нахмурился Кощей. – Наоборот, что материнство – это не для тебя.

Точка на стене не помогала. Василиса закрыла глаза.

– Скучаю – это не совсем верное слово. Вместе с ним в Тридевятом я оставила половину себя.

– Не понимаю.

Не понимает… Василиса ощутила приступ жуткого раздражения, почти гнева.

– И не поймешь, – зло оборвала она. – И именно поэтому я врала. Нет смысла без конца мусолить то, что нельзя исправить. Ведь по той же причине ты молчал про душу, и про Марью, и про ритуал этот чертов, чтоб его к Горынычу! – неожиданно для себя взорвалась Василиса. По щекам покатились слезы, она распахнула глаза и встретилась с ним взглядом. – Ты понятия не имеешь, что такое быть родителем, иметь ребенка! И зачем обсуждать друг с другом то, чего мы не можем понять!

Она отвернулась от Кощея. Он искал ее взгляд, а она не смогла решиться посмотреть на него.

– Что бы ты мне сказал?! – воскликнула Василиса, будто боясь, что, говори она тише, он не услышит. – Отпустить и жить дальше? Все равно ведь я его почти не знаю, меня рядом с ним почти не было… Или еще хуже: потащил бы меня к нему… И как бы это выглядело? Здравствуй, сынок, вот она я, твоя пропавшая мать, которая за двадцать лет не удосужилась передать тебе ни единой весточки! А это мой новый муж – Кощей Бессмертный. Да-да, тот самый, которого вроде как убил твой отец, когда вроде как спасал меня из плена. Выдели ему место за столом получше! Так? Так ты это представляешь? Что ты молчишь? Отвечай же, раз так хотел это услышать!

Она все-таки расплакалась. Кощей сел рядом и обнял ее.

– Он никогда-никогда меня не простит, – прошептала она между всхлипами. – И никогда не поймет. Выйдя за тебя замуж, я уничтожила последнюю возможность наладить отношения с сыном. Можешь считать, что я предпочла тебя ему. Знаю, это польстит твоему самолюбию.

– Ты специально пытаешься ужалить посильнее? – без всякого недовольства спокойно поинтересовался он.

– Да, – серьезно ответила Василиса. – Я так всегда делаю, когда мне страшно и нужно защититься. Бью в самое слабое место. Я поступала так с Иваном, и за это он меня ненавидел.

Она высвободилась из рук Кощея и отодвинулась. Уставилась в закрытые ставни.

– Иван отчего-то считал себя виноватым в смерти братьев. Страдал из-за этого всю жизнь. А еще очень боялся, что его обвинят в заговоре против них. Это была не просто болевая точка – открытая рана, которая ныла у него днями и ночами. Когда Алексею было шесть лет, мы с Иваном сильно поругались. Я уже не помню, из-за чего… Он в который раз сказал, чтобы я посидела в покоях до поры до времени, подумала над своим поведением. Он часто так делал, когда хотел, чтобы я делала или думала то, что ему нужно. И я… В общем, я воспользовалась этим. Обвинила его в том, что он хотел смерти братьев, хотел обойти их и сесть на трон. Он меня не простил. И чтобы наказать, сказал Алеше, что, если он будет обниматься с матерью, он никогда не вырастет настоящим мужчиной. Больше я сына ни разу не обняла… Но с тех пор я постоянно насмехалась над ним, раз за разом. Это было страшное время. Я чувствовала себя совершенно опустошенной, и единственным, на что меня хватало, была злость: на Ивана, на себя и на весь мир. Я не могла с ним нормально разговаривать. А он в ответ окончательно лишил меня ребенка и последних крупиц свободы. – Она выдохнула, а потом заставила себя сказать то, что давно ее мучило: – Мы оба были виноваты, мы творили друг с другом ужасные вещи, но все это начала я, заставив его жениться на мне. А теперь он мертв, а я жива, и я встретила тебя, и все у меня хорошо, а у него уже никогда ничего не будет хорошо, и вряд ли это честно. И я думаю, Кош, что потерять возможность еще раз обнять сына – это наказание за мой побег и попытку найти для себя лучшую судьбу… Нельзя получить все, не отдав ничего.

– И все же… Ты его мать… – неуверенно начал Кощей.

Василиса помотала головой.

– За эти годы я тысячу раз представляла, как бы это могло быть. Он сочтет меня сумасшедшей. Снова запрет в тереме или сошлет в монастырь…

– Я бы никогда не позволил…

– Да, это я тоже представляла. Вы сражаетесь, и один из вас убивает другого.

– Ты правда думаешь, что я мог бы убить твоего сына?! Я бы просто забрал тебя…

– И оставил бы его жить с мыслью, что мать предала его. Нет. Пусть уж лучше думает, что я мертва. Поверь, для него мертвая я куда лучше, чем живая… Боги, я не смогла сделать даже самого простого: передать ему свою силу. Он мог бы жить долго, а ему отмерен короткий человеческий век. Я увижу, как он умрет…

– За что ты винишь себя? – нахмурился Кощей. – Иван был человеком.

– Ну и что? Настя тоже человек, но все ее дети унаследовали силы Сокола. Дело в другом. И давай оставим эту тему. Твоя очередь, Кош, – устало вздохнула Василиса и повернулась к нему.

Пережитый всплеск эмоций окончательно вымотал ее. Горло снова начало саднить. Она легла обратно на постель.

– Нам в почтовый ящик положили открытку, и в ней было сказано, что для обретения силы ты возвел на костер сорок восемь человек. О чем это?

Кощей замер. Что-то неуловимо изменилось в его лице. Дрогнули губы. Он растерялся, словно его застали за чем-то постыдным, что теперь никак не удастся скрыть. Василиса нахмурилась и приподнялась на локте, потянувшись к нему, но он резко отвернулся и отошел к окну, открыл ставни, являя взору хмурое небо, на котором не было солнца. Серый стылый воздух устремился в покои, но Кощей не обратил на это внимания. Он смотрел куда-то вдаль и явно видел не то же самое, что она.

– Это правда? – не веря, прошептала Василиса.

Кощей убивал. Она знала это. Но он был царем, он охранял границы, он вершил суд. Ему приходилось принимать сражения и начинать их первому. Но он не был безжалостным палачом, из прихоти способным отнять жизнь полусотни человек.

– Кош…

– Селение, где я