как работодателям стало гораздо проще получить рабочую силу на менее квалифицированные должности. Это также позволило избежать повышения заработной платы в группах с более низкой заработной платой из‑за нехватки рабочей силы. Профсоюзы не определились в своей оценке притока иностранной рабочей силы. С одной стороны, они опасались, что привлечение иностранцев приведет к снижению заработной платы; с другой стороны, по их мнению, это улучшило условия для желаемого сокращения рабочего времени.

Страны – поставщики рабочей силы, казалось бы, тоже получали много преимуществ: там снизился бы уровень безработицы, платежный баланс улучшился бы за счет переводов заработной платы, а квалификационная структура рабочей силы повысилась бы за счет работы на германских заводах – «часть помощи в развитии для южно-европейских стран», как часто отмечали западногерманские политики. Благодаря трудоустройству иностранцев в Германии, заявил министр труда Бланк в 1964 году, «слияние Европы и сближение людей самого разного происхождения и нравов в дружбе стало реальностью». Число иностранных рабочих в ФРГ выросло с 279 тысяч в 1960 году до 1,3 миллиона в 1966 году – это 6,1 процента всех рабочих[7].

Общим убеждением всех участников было то, что наем «гастарбайтеров» – этот термин стал набирать популярность после того, как ранее использовавшийся термин «иностранные рабочие» вызывал неприятные исторические воспоминания, – был временным явлением, явлением переходного периода. Однако в то время ответственные лица в политике и бизнесе мало задумывались о возможных последствиях и долгосрочных перспективах привлечения все большего числа гастарбайтеров. Но большинство «гастарбайтеров» также рассматривали свою жизнь в ФРГ как временную. На деньги, заработанные здесь, они хотели через несколько лет построить новое, лучшее существование у себя на родине. В результате социальные и экономические условия в их родных странах оставались стандартом сравнения, по которому они оценивали свою жизнь в Германии. В результате они охотнее, чем немцы, соглашались браться за грязную и особо тяжелую работу, много работать сверхурочно, отказываться от уровня жизни и потребления, соответствующего их зарплате, и жить насколько это возможно экономно. Кроме того, они, как правило, не проявляли интереса к политической и профсоюзной деятельности в ФРГ.

В 1966 году 90 процентов иностранных мужчин были заняты в качестве рабочих – по сравнению с 49 процентами немецких мужчин. Почти три четверти были заняты в промышленности и работали там в качестве полуквалифицированных или неквалифицированных рабочих. Они также получали более низкую зарплату из‑за более низкой квалификации или категории, имели значительно больше несчастных случаев на производстве и чаще меняли работу, чем немцы. Они к тому же работали в основном в тех областях, где были особенно распространены тяжелый и грязный труд, сдельная работа, посменная система и конвейерная работа. Для компаний это имело значительные преимущества в период высокого спроса на рабочую силу, поскольку немецкие рабочие не были бы доступны для таких работ, или только при значительных уступках в оплате труда, что сделало бы неквалифицированную работу нерентабельной.

Среди населения Западной Германии присутствие иностранцев поначалу не вызвало особого интереса. Скорее, казалось, что их наличие рассматривается как неизбежный побочный эффект экономического чуда. Проблема возникла только тогда, когда с началом рецессии осенью 1965 года привлечение иностранных работников совпало с хотя и небольшим, но ростом безработицы среди немцев. Безусловный приоритет немецких работников над иностранными – таково было требование, которое теперь нашло свое выражение в полемических нападках на якобы преференциальное отношение к иностранцам.

Однако некоторые экономисты уже на ранних этапах указывали на возможные проблемы с наймом иностранцев. Берлинский экономист Карл Фёль, например, подсчитал, что благодаря привлечению неквалифицированной иностранной рабочей силы будут сохранены, а не рационализированы прежде всего нерентабельные рабочие места с низкой производительностью труда. Однако в долгосрочной перспективе это привело бы к проблеме, которая не была продумана заранее, поскольку с экономической точки зрения иностранные рабочие имели бы положительный эффект только в том случае, если бы они оставались в Германии лишь временно и для них не требовалось крупных государственных инвестиций. Если они останутся дольше, потребуются дополнительные детские сады, школы, больницы и т. д., что нивелирует дополнительную прибыль. Однако иностранцев тоже нельзя было отправить обратно, потому что «немецкие работники, которые за это время перешли на более высокооплачиваемые и высокие должности, не хотят возвращаться на прежнее место работы. Уже одно это затрудняет сокращение»[8].

Это последнее замечание относится к вторичным последствиям найма иностранцев. Ведь это позволило ускорить социальный прогресс и быстро увеличить количество рабочих мест для высококвалифицированных специалистов. Немецкие рабочие были главными бенефициарами и того и другого. С другой стороны, усиленная рационализация, предложенная Фёлем в качестве альтернативы привлечению иностранных рабочих, требовала больших затрат и более длительного времени.

ЭЙФОРИЯ НОВИЗНЫ: СТРОИМ НОВОЕ!

С начала 1960‑х годов стала заметна последняя фаза восстановления и на рынке жилья. Но вопреки мнению большинства экспертов в области жилищного строительства, спрос на жилье не снизился, а продолжал расти. С одной стороны, это было связано с ростом числа браков и рождений. Но помимо этого, долгосрочные тенденции сочетались с новыми потребностями и желаниями: пожилые люди все чаще переезжали в собственные квартиры, чтобы преодолеть несущую конфликты тесноту в квартирах детей. Это значительно ускорило пространственное разделение между поколениями. Кроме того, теперь, когда самые тяжелые трудности были устранены массовым строительством жилья в послевоенные годы, вырос спрос на лучшие и большие квартиры. Средняя площадь квартиры для семьи из четырех человек в 1950 году составляла менее пятидесяти квадратных метров, к 1960 году она выросла до семидесяти, а к 1970 году – до 86 квадратных метров[9]. В 1950‑х годах среди экспертов и политиков существовало единодушие относительно принципов, в соответствии с которыми следует проектировать массовое жилье: «город-сад» 1920‑х годов предлагал идеальную модель. В нацистскую эпоху она была дополнена специфическими национальными элементами, но основные принципы были сохранены и теперь служили примером. В противоположность натиску большого города, доходным домам и высотным зданиям, новые районы должны были планироваться по принципу «структурированного и негустонаселенного» города – в пригородах, с большими зелеными пространствами, вблизи природы, с большим количеством света и солнца. Многие планы строительства новых городов 1950‑х годов следовали планам развития, разработанным в годы войны, в которых разрушения, вызванные воздушными налетами союзников, рассматривались как возможность для «органической» реконструкции. Освобожденные от идеологического балласта нацистской эпохи, но в значительной мере спланированные теми же архитекторами, многочисленные крупные новые жилые районы 1950‑х годов были спроектированы и построены за пределами центров городов в соответствии с принципами «децентрализации» и «озеленения».

Это было полностью в духе правительства Германии; канцлер Аденауэр также