у него в этом подъезде две квартиры, и он приглашает меня к себе (нас с Люсей). Мы пришли, поперек коридора висел огромный лист, на котором футовыми буквами от руки было переписано это мое письмо-стих свободного человека.

Иногда у меня мелькает мысль, что я не зря живу на земле.

Меня никто не встречал, никто и не знал, что я на свободе. От вокзала домой на улицу Горького я шел пешком, это недалеко, километра два, дорога знакомая, а четырех копеек на троллейбус у меня опять не было.

Мамы дома не было. Не было в городе, она была у своей старшей дочери, у моей старшей сестры Нели, теперь уже не в Иркутской, а в Мурманской области. Мама у дочери не столько гостила, сколько помогала по хозяйству. Муж Нели — Виктор стал за это время большим начальником по строительству, и они за большими деньгами поехали за полярный круг. Квартира у них была, но трудно было с двумя маленькими девочками, моими племянницами.

А в квартире на Горького жила моя младшая сестра — Светлана, она работала, но ставка была маленькая, дома не оказалось ни денег, ни еды. Светлана поделилась со мной бутербродом, который оставила себе на ужин, но стало ясно, что никаких каникул — надо искать работу, и срочно.

На следующее утро, не позавтракав, нечем было, я пошел в областной суд, на прием к Полянской.

Это характеризует меня. Глупость, наивность. Посадили, мол, теперь выручайте. Может, надо было идти на бульвар Франко? В стукачи проситься.

Не скажу, что Полянская обрадовалась моему возвращению, но, женщина деловая, более чем жалостливая, она тут же при мне позвонила и диктаторским тоном сказала некоему Эпштейну, что ничего не знает, ничего слушать не хочет, но сейчас к нему явится на прием мальчик (это обо мне), сразу из лагеря, да, еврей, по политической, и он обязан подыскать ему (мне) работу. Назвала имя.

Я пошел. Хорошо, что контора располагалась недалеко, а то на трамвай у меня трех копеек не было.

Эпштейн

Пришел я в контору Горпромкомбината.

Всякие подсобные, хозяйственные мелочи, рабочая одежда, рукавицы, бортовка для мужских костюмов, дешевые кисточки для малярных работ.

Эпштейн, директор, тут же принял меня. Я просто обязан о нем написать.

Был он внушительного роста, молодым, меньше сорока, энергичным. Из той породы евреев веселых, голубоглазых и светло-рыжих. Мой отец, хотя пониже и попузатее, относился к той же породе.

Мы разговаривали с ним не более десяти минут, он шутил, подмигивал, звонил, отвечал на звонки. Спросил, почему ему сама Полянская звонила.

— Она судила, она и помогает.

— Еврей?

— На все сто процентов.

— В преферанс играешь?

— Других учу.

— Ну как-нибудь сообразим пульку.

Кажется, он представился так: «Калман Вольфович, но можешь звать меня, как все, Николаем Владимировичем». (Имя точно, а вот в отчестве я не уверен.) После чего он заткнул меня в щеточный цех, где я делал щетки, негодные для малярной работы, и бортовку для пиджаков, непригодных для носки.

Потом я уже сам без него перешел в другой цех. Там шили рабочую робу и главным человеком, закройщиком, был пузатый крымчак Давид Дондо. Он был горд собой, говорил громко, поучал. Едва ли не каждый день он заводил разговор о том, что крымчаки — это вовсе не евреи, совсем другой народ, у них и язык другой, и среди крымчаков, в отличие от евреев, есть масса знаменитостей. Ломброзо! Кто не знает Ломброзо? Лондо — печатается в одной из московских газет.

Я не специалист по вопросам еврейства, но слышал, что крымчаки — это все же евреи. Но не евреи-ашкенази, как все остальные европейские евреи, в том числе и я, крымчаки — евреи-сефарды, изгнанные когда-то Изабеллой из Испании. Колумба она послала на Запад, а евреев — по всей Европе. Вот почему язык сефардов не идиш — вариант немецкого, как у всех других европейских евреев, а вариант испанского, и фамилии по той же причине смахивают не на немецкие, а на испанские.

С этим Дондой вышел забавный эпизод. Как-то он узнал (как? да похвастался я, наверное), что я в уме умножаю шестизначные числа. И он стал проверять меня, иными словами, тренировать. Он быстро понял, — хоть и сефард, но все-таки еврей, — что чем больше в числе нулей, единиц, девяток, и пятерок, тем мне легче, и задавал в основном с цифрами 3, 4, 6 и, главное, 7 и 8. Меня это не раздражало и не бесило. Умножать в уме было легальным поводом не пачкать руки об работу. Особых приемов умножения у меня не было, так, в уме столбиком, как школьник, выполнял. Уходило приблизительно две минуты, до двух с половиной, трех. Дондо специально для этого секундомер купил и на работу принес. Не слишком быстро, для цирка недостаточно. Но людей, которые и на бумажке затрудняются это сделать, такое умение удивляло.

Однажды наш цех посетила высокая комиссия, куда повыше Эпштейна, он сам перед ними не то чтобы лебезил, но ходил веселым и радушным гидом. Дондо не упустил случая зарисоваться:

— Вот, — говорит, — у нас мальчик (этот мальчик уже по политической отсидел как враг, сами понимаете, народа), он шестизначные числа в уме умножает.

Комиссия недоверчиво хмыкнула, и самый молодой из них повернулся ко мне:

— А 999 999 на 777 777 умножить сможешь?

Дондо аж крякнул от возмущения. Он-то знал. Я только спросил:

— Бумага и ручка есть? Записывайте.

И тут же продиктовал.

— Пять семерок, шестерка, пять двоек, тройка (777776222223).

Не более десяти секунд. Фокус простой. Если кто не знает, то 999 999 это миллион без единицы (1 000 000 — 1). Умножить миллион на шесть семерок — значит просто приписать к этим семеркам сзади шесть нулей — 777777000000 — и из этого числа вычесть эти же самые шесть семерок.

Первые пять семерок останутся без изменений (первые 77777), а из последней уйдет единица на покрытие недостатка — 6. А во второй половине все семерки подряд будут вычтены из девяток (пять двоек), и только последняя вычитается из десяти — 3. Никто, кроме Дондо, в мой быстрый, цирковых кондиций ответ не поверил, даже посчитал глупой шуткой. Однако народ высокообразованный, и они, человек пять, склонились буквой «Г» умножать столбиком, калькуляторов тогда не было. Задумались минут на пятнадцать. Долгая пауза. В цирке бы уже свистеть начали. Дондо ко мне с упреком:

— Ну, на девятки, это легко.

— Сделайте сами. Давайте, я вам дам пример,