– За первый день знакомства.

Потом они танцевали в пустом просторном зале. Джил казалась невесомой, как летний ветер.

– Вы профессионально занимаетесь танцами? – спросил он.

– Занималась.

Он помолчал. Все было, будто во сне – потусторонняя музыка, мягкий свет и бледные тени.

– А я был художником, – сказал он после долгого молчания. – Из тех, что не в состоянии продать свои картины и живут вечной надеждой на будущее признание… Поначалу я был абсолютно уверен, что смогу зарабатывать живописью, но в какой-то момент осознал, что заработка едва хватает на порцию картофельного пюре. Иллюзии развеялись… однако на Реке я совсем по другой причине.

– А я танцевала в клубах. Не стриптиз, конечно, но и приличными эти танцы не назовешь.

– Вы замужем?

– Нет. А вы женаты?

– Да, – улыбнулся он, – на своей работе. Правда, и с ней мы уже в разводе. С тех пор, как я взялся оформлять визитные карточки.

– Забавно, – сказала она. – Ну никогда бы не подумала, что это будет вот так. Встреча со Смертью. Всякий раз, когда я представляла себя на Реке, я думала, что буду на ней одна.

– Я тоже, – сказал Фаррел. – А где вы жили, Джил?

– В Рэпидс-Сити.

– Хм, так ведь и я там живу. Возможно, поэтому Провидение и свело нас здесь, в этом странном месте. Жаль, что я не встретил вас раньше.

– Зато вы встретили меня здесь. А я встретила вас.

– В самом деле – это лучше, чем если бы мы совсем не узнали друг друга.

Какое-то время они молча танцевали. Гостиница спала и видела сны. За окном, во мраке, под звездами, которые не имели права там находиться, несла свои воды Река – задумчивая и темная.

Когда вальс закончился, Джил сказала:

– Наверное, можно сказать, что и день закончился, верно?

– Думаю, да, – сказал он, глядя ей в глаза. – И завтра будет утро. Я знаю, что проснусь на рассвете, здесь я все время встаю с рассветом. А вы?

– Я тоже, – кивнула она. – Это часть здешней жизни – просыпаться с рассветом. Как и шум водопада.

Он поцеловал ее. Джил замерла на мгновение, потом отстранилась.

– Спокойной ночи, – сказала она и торопливо вышла из комнаты.

– Спокойной ночи, – прозвучало ей вслед.

Он постоял в опустевшей комнате; теперь, когда Джил ушла, музыка смолкла и лампы горели холодным ярким светом. Снова стал слышен шепот Реки, навевавший тысячу и одну печальную мысль. Часть этих мыслей принадлежала ему, а другая часть – Джил.

Он поднялся наверх, остановился у двери Джил, хотел постучать… и опустил руку. Он просто стоял, прислушиваясь к звукам легких шагов, шелесту платья и приглушенному скрипу пружин. А за стеной по-прежнему раздавался печальный шепот Реки.

Фаррел еще немного помедлил и пошел в свою комнату. Любить в присутствии Смерти возможно, но – заниматься любовью?..

К утру шум Реки усилился. На завтрак невидимая прислуга приготовила им яичницу с беконом, тосты и кофе. В предрассветном сумраке прозвучали серые бесцветные фразы. С восходом солнца они тронулись в путь, и вскоре гостиница оказалась далеко позади.

После полудня послышался шум водопада. Сначала это был тихий рокот, однако с каждой секундой он становился все громче и громче, река в этом месте сузилась и вилась тонкой лентой меж серых угрюмых скал. Джил придвинулась ближе к Фаррелу, и Фаррел взял ее за руку. Плот нырял в разные стороны, минуя пороги, то и дело возникавшие перед ними по прихоти Реки. Она швыряла в них ледяные волны, но бурные воды не могли опрокинуть плот – Смерть ждала их не здесь, на порогах, а впереди – там, где ревел водопад.

Фаррел не отрывал взгляда от Джил. Она смотрела прямо перед собой, словно не замечая опасности, словно для нее не существовало ничего, кроме них двоих.

Фаррел не ожидал, что смерть наступит так скоро. Теперь, когда он встретился с Джил, ему вдруг показалось, что судьба отсрочит исполнение приговора. Тем тяжелее было осознать, что чудесное избавление не входит в правила игры. Но разве смерть – не то, к чему они оба стремились? И странная встреча в этом странном мире ничего не меняет – ни для него, ни для нее. Внезапная мысль пронзила его, и, перекрывая рев водопада и волн, он вдруг прокричал:

– Как ты это сделала, Джил?

– Открыла газ, – ответила она. – А ты?

– Закрылся в гараже с включенным мотором.

Больше они не проронили ни слова.

Ближе к вечеру Река стала шире, а отвесные скалы сменились пологими склонами. Вдали от берега показались холмы, и даже небо стало голубее. Они знали, что где-то там, впереди, их по-прежнему ждет водопад, но сейчас его голос звучал тише. Возможно, это все же не последний их день.

Точно не последний. Фаррел понял это сразу, как только увидел гостиницу. Она возникла на левом берегу перед самым заходом солнца. Течение здесь было сильным и быстрым, и им понадобились совместные усилия, чтобы пришвартоваться у небольшого пирса. Задохнувшиеся, в насквозь промокшей одежде, они прижались друг к другу и так стояли какое-то время, пока не восстановилось дыхание. Потом молча вошли в гостиницу. В доме их сразу окутало теплом, и они с благодарностью окунулись в него. Выбрав себе комнаты на втором этаже, наспех привели себя в порядок, подсушили одежду и снова встретились в столовой. Джил заказала ростбиф, Фаррел – корейку с запеченным картофелем. Он никогда в жизни не ел ничего вкуснее и никогда еще не испытывал такого наслаждения от еды. Господи, как хорошо жить!

Потрясенный этой мыслью, он уставился в пустую тарелку. Жить? Тогда зачем он сидит в запертом гараже, в машине с включенным мотором? Зачем ему тогда умирать? Что он делает здесь, на Реке? Он поднял взгляд на Джил. В ее глазах застыло такое же выражение; он видел, что все предстало для нее в новом свете, и знал, что это из-за него, точно так же, как для него все изменила она.

– Почему ты это сделала, Джил?

Она опустила взгляд.

– Я говорила тебе, что танцевала в клубах. Непристойные танцы. Не стриптиз – в общепринятом понимании слова. Есть девушки, которые делают и более ужасные вещи, но для меня и этого оказалось достаточно. Ради этих танцев мне приходилось вытаскивать из себя такое, о чем я даже подумать не могла. В конце концов я поняла, что больше не могу продолжать заниматься этим, и сбежала, а спустя какое-то время подалась в монастырь.

Она помолчала, потом снова заговорила, глядя ему в лицо:

– Когда я танцевала, у меня были очень длинные волосы, и на этом был построен весь номер – вернее, самая скромная его часть. Я укрывалась волосами как плащом, это было единственное, что позволяло мне сохранить остатки самоуважения. А когда мне пришлось их отрезать, я вдруг почувствовала, что не могу принять себя такой. Мне казалось, что такая женщина не достойна жить. И я снова сбежала – на этот раз в Рэпидс-Сити. Там устроилась в магазин и сняла квартиру. А потом зимой подхватила грипп; у меня совсем не осталось сил… Все стало вдруг безразлично и…