Он смотрит.

Жадно смотрит на меня.

— Ты красивая, — шепчет Элор, и в его словах нет ни капли лжи.

— Я знаю, — не собираюсь ему уступать даже словесно.

Вскинув руки, телекинезом заставляю сорочку соскользнуть с тела, отбрасываю на платье. Чуть отвожу ногу в сторону и опять телекинезом заставляю панталоны спуститься вниз. Переступаю, окончательно избавляясь от них.

Я обнажена полностью. Но это только физически.

Элор разглядывает меня: ноги, бёдра, талию, грудь, снова ноги… Запах корицы становится острее, слаще.

— Честно говоря, это не впечатляет, — заявляю я ровно. — Если на этом всё…

Одним движением Элор соскальзывает с постели и выпрямляется, нависает надо мной. Смотрит прямо в глаза, обжигая дыханием:

— Не так быстро, — рокочет он, тревожа глубиной и бархатными перекатами голоса. — То, что я собираюсь делать — не быстро…

— Как жаль: у нас много дел. Придётся тебе ускориться, — нырнув под его протянутые руки, бросаюсь на мягкую покрытую мехом кровать и хватаюсь за верхнюю папку. Перевернувшись на спину, раскрываю личное дело над собой. — Можешь приступать.

Взгляд Элора меня прожигает. Прямо сквозь папку.

Злостно перевираю его слова:

— Ты же сам говорил, что не будешь мне мешать.

Мне кажется, он сейчас уйдёт. Исчезнет в языках гневно ревущего пламени или выйдет и громко хлопнет дверью. Я бы на его месте поступила именно так, только тихо и с достоинством.

Но проходит секунда, другая. Проходит и минута, а он не уходит.

Наоборот, приближается к постели и опирается на неё коленом. Я пытаюсь сосредоточиться на содержимом папки, но информация больше не хочет лезть в голову.

Горячие пальцы касаются моего колена. Скользят по бедру выше.

— Не впечатляет, — снова обозначаю своё отношение.

В ответ — тяжкий вздох. И снова ожидаю, что Элор разозлится, уйдёт, но нет, он продолжает скользить пальцами по моей коже — по животу, рёбрам, груди. Стараюсь не думать об этих ощущениях, сконцентрироваться на папке в руках, на буквах, почерке писца, если уж не получается на содержании.

Задумываюсь, кто писал эти протоколы. Какой секретарь? Что с ним стало?

Всеми силами отстраняюсь от происходящего сейчас со мной, погружаюсь в собственное сознание, в подобие транса, где нет места Элору и его прикосновениям.

Он надеется на моё возбуждение? Не получит! Пусть убедится, что его поползновения бессмысленны — это будет лучшей защитой от домогательств. Конечно, придётся не раз показать безразличие к ласкам, но в будущем это избавит от многих проблем.

Я надеюсь на это.

И поэтому старательно игнорирую ощущения. У меня почти получается не думать об этом, но совсем оставить тело «без присмотра» нельзя: вдруг Элор решит провернуть что-нибудь этакое? Или, не встретив сопротивления, присунуть мне между делом.

Но пока в его действиях нет ничего настораживающего: он просто касается меня кончиками пальцев. Это даже на ласку не похоже, скорее на изучение.

Позволяю себе не сдерживать замечаний: не отрываясь от «чтения», тяну:

— О, теперь я наконец-то понимаю, чем вы с Линарэном похожи: ты тоже любитель исследовать. Проверяешь, женщина ли я на самом деле? Может, целителя позвать для подтверждения?

— В том, что ты женщина, я как раз не сомневаюсь, — сипло шепчет Элор. — Меня больше удивляет, как тебе столько времени удавалось сдерживать женскую натуру.

Это было легче, чем сейчас быть женщиной.

Моргнув от этой неожиданной мысли, впиваюсь взглядом в ровные строки. Аккуратный почерк напоминает о Миллорионе — заполненные им документы тоже аккуратные, как учебник по каллиграфии. Без единой помарки. Всё же интересна судьба человека, писавшего…

Элор обхватывает мою ладонь пальцами и тянет.

— Я, вообще-то, читаю, — сердито напоминаю я.

— Я вижу, — Элор начинает разжимать мои пальцы.

— Мне неудобно держать папку одной рукой, — цежу я.

— Тогда положи её на кровать и перевернись на живот…

Последние слова отдаются неожиданной вспышкой жара, и поэтому я резко отвечаю:

— Нет!

Резче, чем хотела бы. Наверное, это подозрительно, у Элора дёргается бровь, но он мою поспешность не комментирует, а я корю себя, что, возможно, показала слабость, подсказала рычаг воздействия: воспоминание о том единственном разе вместе всё же оставило отпечаток тёмного, ломающего волю желания, какую-то чувственную зацепку внутри меня. Именно этот момент. Несмотря на кровавые кошмары после… Потому ли, что в кошмарах не было ничего от той близости?

Мысли проносятся в уставшем мозгу неожиданно быстро, пугающе мощно… словно взбеленившиеся хорнорды. Я хмурюсь.

— Или телекинезом придержи папку, — советует Элор, — тебе же нравится демонстрировать мне ментальные способности. Надеешься, у меня при виде них не встанет?

— Но не встал же, — выдаю я, хотя в тот момент не смотрела на его пах и не могу гарантировать, что попаду в цель.

Секундная пауза. Я пытаюсь поймать взгляд Элора, но он смотрит на мою руку, пальцы которой пытался разжать:

— Он и так стоял.

— И что, не упал? — невинно интересуюсь я.

Прикрыв глаза, Элор вздыхает.

Зря я уходила. За пару минут моего отсутствия он явно взял себя в лапы, и теперь расшатать его нервы сложнее. Возможно, сейчас он использует те же техники самоуспокоения, которые практиковал с любовницами, когда они капризничали.

Эта мысль шире раскрывает смысл его фразы «В том, что ты женщина, я как раз не сомневаюсь». Смешно, но мужчиной я была для него едва ли не идеалом пары, а теперь…

— Да лучше бы и не вставал, — Элор хотя вроде и должен показать досаду, на самом деле так не думает. Как и все мужчины, он трепетно относится к тому, стоит у него или нет.

— Ну-ну, — хмыкаю я, но пальцы разжимаю и действительно поддерживаю край папки давлением телекинеза.

Краем глаза наблюдаю, как Элор рассматривает не падающие документы в моих руках.

— А если ты концентрацию потеряешь, — осторожно начинает он, — эти бумажки тебе на лицо упадут?

— Не упадут. Потому что концентрацию я не потеряю.

Удивительно, как он уверен в том, что может меня впечатлить сексуально, что этим способом смягчит меня и завоюет, если иными качествами не получилось.

Мужчина.

Его же любовницы не завоевали через постель, почему он считает, что на мне такое сработает?

Или на него постельные утехи подействовали? Может, он и Диору к себе пустил из-за зарождающихся чувств к Вейре, чтобы разнообразием охладить себя, не допустить усиления привязанности?