– В подземке становится невыносимо, попрошайки, калеки,бомжи…

Домой я вошла в полвосьмого, помылась в ванной и легла вкровать. Олега, естественно, не было, Томуся возится с Никитой, Света с Тусей очем-то громко спорят на кухне…

– Эй, Вилка, – донеслось от порога.

Я с трудом разомкнула каменно-тяжелые веки:

– Что?

В комнате стояла Света.

– Ой, – пробормотала первая маменька, – какая ты красная,морда прямо кирпичная! Температуру надо померить! Погоди-ка.

Я упала на подушку, чувствуя, что кровать медленновращается. Потом под мышку ткнулось что-то холодное, и раздался голос Тамары:

– 38,5, разведи колдрекс.

Дальнейшее помню плохо. Вроде меня поили горячим напиткомнепонятного вкуса, затем натягивали на ноги шерстяные носки. Откуда-то появилсяхмурый Олег, возник Ленинид со стаканом, в мое горло полилась обжигающаяжидкость с резким запахом водки. Потом налетела темнота.

Я брела по раскаленной африканской пустыне, с трудомвытаскивая ноги из желтого песка. Пить хотелось безумно. Больше всего раздражалогромный ватный халат, в который было закутано тело. Тяжелый, жаркий, онсковывал движения и доставлял ужасные неудобства. Попробуйте сами походить подпалящим солнцем, завернувшись в стеганое неподъемное одеяние. Пару раз япопыталась избавиться от одежды, но не тут-то было, отвратительная хламидасидела, словно приклеенная. В конце концов, собравшись с силами, я рванулахламиду и… села в кровати.

Значит, это был сон. Будильник показывал десять утра. Яглянула в зеркало, стоящее на тумбочке. Не женщина, а оживший кошмар. Волосывсклокочены и торчат в разные стороны, лицо помято, а вместо глаз две щелочки.

– Эй, доча, оклемалась? – спросил, входя в спальню Ленинид.

– Да, – простонала я, хватаясь за виски, голова болеланемилосердно. – Что со мной было?

Папенька пожал плечами:

– Простыла крепко, под дождик попала и скопытилась.

Я недоверчиво поджала губы. Вымокла и заболела? С трудомверится в такое. Мое детство прошло в условиях, приближенных к фронтовым. Едвамне стукнуло четыре года, Раиса заявила:

– Большая теперь, могешь из садика сама домой добираться. Накакой свет дорогу переходят?

– На зеленый, – пискнула я.

– Ну и хорошо, – повеселела мачеха.

Очевидно, она предупредила служащих в детском саду, потомучто ровно в семь воспитательница командовала:

– Тараканова, собирайся.

Садик мой был круглосуточным, часть группы ночевала тут,других детей забирали родители. «Домашние» вечно хвастались перед «садовскими»:

– Меня мамка любит, а тебя нет.

Тем, кто ночевал в детском учреждении, оставалось толькорыдать. Я очень не хотела жить в садике, поэтому дважды воспитательницеповторять не приходилось. Весной и ранней, теплой осенью девочка Виолавыматывалась на улицу, только поменяв тапки на сандалии. Зимой следовало долгоодеваться. Процесс натягивания колготок, рейтуз, шарфа и всего остального оченьраздражал. Каждый раз я норовила надеть платье, потом шубу и шапку. Колготы,кофты, варежки просто заталкивала в пакет и убегала. Воспитательнице было не доменя. Она вообще не слишком заботилась о малышке со странным именем Виола.Впрочем, теперь я понимаю почему.

Дети дошкольного возраста, как правило, беспомощны. Их нужноодеть на прогулку, потом раздеть, кое-кто плохо ест самостоятельно, другие неумеют умываться… В группе тридцать малолеток, и на них приходится всего поодной няне и воспитательнице. А теперь посчитайте. Три десятка ребятишек, этозначит, что только на одну прогулку следует одеть шестьдесят валенок и столькоже рукавичек, тридцать шарфиков и шапочек, застегнуть сто восемьдесят пуговиц,натянуть рейтузики. Знаете, за что родители приплачивают няне? За то, чтобыпоследним одела и первым раздела карапуза. Меньше вспотеет и не заболеет.

Я же умела все делать сама, даже завязывать длинные тонкиекоричневые шнурки аккуратным бантиком. У Раисы были простые методы воспитания:не умеешь сама есть ложкой, сиди голодной, не в состоянии нацепить ботинки,топай босиком.

Иногда я прибегала домой и тряслась под запертой дверью,мачеха могла задержаться на работе, не волнуясь о падчерице. Окоченевокончательно, я вытаскивала из сумки вещи и принималась утепляться. Колготкинадевала, стоя прямо босиком на грязных ступеньках. И вот удивительное дело.Присмотренные дети из благополучных семей, приходившие и уходившие из садикавместе с мамами или бабушками, которые тщательно укутывали своих чадушек, всевремя болели, постоянно кашляли и температурили. Я же могла пробегать всюпрогулку по лужам и потом топать домой без колготок – простуды и разнообразныедетские болячки обходили меня стороной.

Способность стойко сопротивляться инфекциям сохранилась уменя и во взрослом возрасте. Не помню, когда в последний раз укладывалась вкровать с простудой, и вот, пожалуйста. Ухитрилась подцепить заразу в самый ненужныймомент.

– Ты почему дома? – разозлилась я на Ленинида.

– Так суббота же, – попятился папенька.

Я села на кровати и попыталась кое-как собратьрасползающиеся мозги в кучу. Как суббота? В четверг я ходила к неприступнойбабушке Клавдии Васильевне, потом попала под ливень и заработала температуру.

– Сейчас пятница!

– Суббота.

– Пятница!

– Ну ё-мое, вечно на своем настаиваешь, – возмутилсяпапенька, – накось, глянь.

И он сунул мне под нос газету «Московский комсомолец». Яуставилась на первую страницу. Суббота!

– А куда подевалась пятница?

– Ты ее проспала.

– Как это?

– В четверг задрыхла и только что проснулась.

Я безмерно удивилась.

– Ну надо же!

Ленинид усмехнулся:

– Зато выздоровела, я тебя вылечил.

– Чем?

– Водки дал, с перцем и хреном.

Ага, теперь понятно, отчего голова раскалывается.

– Кто у нас дома? – пробормотала я, нашаривая тапки.

– До фига народу, но все свои.