Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А чем обезболивают? – спросил его Гончаров.
– Чегоо? – переспросил в недоумении Иван.
– Ну, чтобы от шока болевого не умереть, чтобы не так больно было, когда режут, дают там какие лекарства?
– Вот ты точно, Тимоха, не от мира сего! – усмехнулся Чанов. – Какие там лекарства, какие шоки, чего ещё придумал?! Палку в зубы, чтобы их не раскрошил или чтобы язык не прикусил, и вперёд!
– А я слышал, что господа офицеры крепкое хмельное пьют перед этим, – заявил Герасим. – Сам, конечно, не видел, врать не буду, но только вот сведущие люди рассказывали. Дескать, одному гусарскому поручику бутылку трофейного крепкого хмельного дали, он с горла сразу половину её высосал, ему руку режут, а он песни поёт и другой рукой себе в глотку заливает, дохлёбывает.
– Ну так-то ведь господа офицеры, с ними всякое может быть, – согласился Чанов. – Я вон, когда меня в рекрутчину забирали, тоже в кабаке в стельку напился. Мне о башку горшок разбили, нос набок свернули, все губы в лоскуты, а я никакой боли не чувствую и всё дальше драться лезу. Так что хмельное даа, оно, конечно, пожалуй, облегчает, только кто же его ранетым солдатам-то будет давать? Оно и до армии ведь даже не доедет, его по дороге всё интендантские вылакают.
– Отнесли? – спросил их встретившийся у внешней стены вахмистр. – Ефим уже мне доложился. У нас ещё вашего отделенного командира Еремея Ступкина ранили, будет теперь ваш артельный старшина его замещать, пока он из гошпиталя не вернётся. Ступайте к своим, – махнул он в сторону крепости, – там ваш взвод строится, сейчас сюда шанцевый инструмент подвезут, и нужно будет осадные укрепления начинать ладить. Мы теперь тут точно надолго.
– Ну вот, я же говорил, – тихо проворчал Чанов. – Сейчас ещё и киркой тут намашемся.
Глава 10. Осада Гянджи
Чем была хороша регулярная армия, так это чёткой регламентацией любой сферы деятельности в любой её составной части. В полной мере это касалось и тыла.
Для транспортировки полкового имущества в походе драгунскому полку полагался обоз следующего состава:
– Фуры для больных – всего 5 (на каждый эскадрон по одной и ещё одна общеполковая).
– Фуры провиантские и фуражные – 5 (на каждый эскадрон по одной и общеполковая).
– Патронные повозки – 5 (4 эскадронные, одна общеполковая).
– Палаточные повозки – 5 (4 эскадронные, одна общеполковая).
Плюс к ним ещё полагалась церковная фура, полковых дел, инструментальная, аптечная и казначейская. Итого 25 фур основного полкового обоза. К этому же количеству добавлялись ещё и маркитанские повозки, артельные и повозки с личными вещами офицеров полка.
Даже количество шанцевого инструмента строго регламентировалось. На каждый драгунский эскадрон полагалось иметь котлов медных, лужёных, с крышками – 16. Сенокосных кос – 16. Топоров – 15. Лопат – 8. Кирок и мотыг – по 4. Больше этого иметь было можно, а вот меньше уже никак. И попробуй ты что-нибудь из этого утрать. Эскадронные унтера даже и без господ офицеров тебя вместе с потрохами за это съедят! А уж если познает главный полковой каптенармус – быть беде!
Тимофей с хэканьем ударил киркой в твёрдый, промёрзший грунт, отколол хороший кусок и подгрёб его ближе к ногам, опять размахнулся и снова ударил.
– Теперь ты отгребай, – кивнул он стоявшему с лопатой Ивану и вытер выступивший на лбу пот.
Вот уже который час его взвод колупался в четырёх сотнях шагов от крепостной стены на своём участке осадной линии. Изредка, показывая, что они службу блюдут, с ближайшей башни бухало орудие и раздавались ружейные выстрелы. Впрочем, канониры у кызылбашей были посредственные, и никакого ущерба для осаждающих от их огня не было. То же касалось и их стрелков. Четыре сотни шагов для гладких ружейных стволов было запредельным расстоянием.
Русские пушки били гораздо чаще и точнее. Выставленные в небольшие трёхорудийные батареи и прикрытые со всех сторон корзинами с камнями и мешками с землёй, они сбивали брёвна палисада на валу и крушили зубцы на большой стене. Однако серьёзные повреждения для крепости их ядра ввиду малого калибра всё же причинить не могли.
Середина декабря была временем ненастным, со снегопадами, сильными, порывистыми ветрами и густыми туманами.
Вот уже три недели русские войска осаждали одну из самых грозных крепостей Кавказа. Князь Цицианов вёл активную переписку с Джавад-ханом о её сдаче, предлагая великую милость и обещая большую награду. Но тот был неумолим, рассчитывая на крепость стен и на силу духа своих воинов. Больше же всего он надеялся на поддержку из Персии и на усталость русских войск. Им, осаждающим, было сейчас очень несладко на этой открытой и продуваемой всеми ветрами местности.
– Опять, говорят, порцион сегодня сократили, – проворчал Герасим, поправляя поверх вала набитый землёй мешок. – Совсем скоро, похоже, и вовсе даже на сухари перейдём.
– Мы-то ладно, лошадей жалко, – вздохнул Ваня и откинул вывернутый Гончаровым большой ком в сторону. – Им-то ведь никак не объяснить, почему сена третий день не задают. А ежели так и дальше пойдёт, так и фуражного овса совсем скоро не останется.
– Ну ладно вам стонать-то, причитать, – осадил товарищей Ефим Силович. – Перебежчики из армян вчерась поведали, что в крепости тоже сейчас совсем даже не сладко. Провианта людям, там, конечно, пока что хватает, но вот фуража уже и вовсе даже нет. Половина лошадей из ханской конницы издохло, и чтобы заразу не плодить, их трупами крепостные колодцы забивают. Оттого и с водой теперь стало худо. Да и дров у татар почти не осталось, в отличие от нас, мы вон или работой, или у огня греемся, а они сейчас там в холоде среди каменных стен сидят.
– Ну вот что есть, то есть, с дровами – это да, с дровами у нас всё пока хорошо, – согласился с ним Чанов. – При штурме вона сколько этих деревьев в ханском саду поломало, топи да топи ими для обогрева костры. Это самое, о кострах, обед ведь уже скоро? – почесал он затылок. – Там у нашей палатки Савелий нонче кашеварит. Может, чего и дадут сегодня хорошего интенданты?
– Откидывай, откидывай, вишь, вон Тимоха сколько наколупал, мешается уже ему, – кивнул на комья вырубленной земли Силович. – Вроде как конины обещали по паре фунтов на артель выдать, ну и как обычно дроблёной пшеницы пару гаранцев. Поговаривали,