Раздался звук трубы, и в сторону Тифлисских ворот из русского лагеря проехало несколько всадников.

– Опять эти переговорщики, – кивнул на них Герасим. – Через кажные два дня на третий разговоры ведут. А что толку? Хан только время тянет и ни в какую крепость не желает нам сдавать.

По распределенной с начала осады очередности в эту ночь караульную службу надлежало нести второму отделению. Блохин посидел у костра с Тимофеем, помог ему расплавить свинец в чугунной посудине и, попрощавшись со всеми, ушёл на построение.

– Ежели Устима в нестроевые по ранению спишут и у нас свободное место образуется, то к себе Лёньку в отделение возьмём, – пообещал получивший три дня назад чин младшего унтер-офицера Силович. – Хороший паренёк, лёгкий, отзывчивый и вовсе даже не ленивый. Я гляжу, вы с ним не разлей вода?

– Ага, так и есть, – подтвердил Тимофей, – с рекрутов вместе. Вы уж, Ефим Силович, поспособствуйте, и артельным он хороший будет, и как воин вполне надёжный.

Расплавленный свинец влился в большую ружейную, на восемь пуль пулелейку, и теперь он осторожно, тонкой струйкой, заливал его в пистолетную. Ну всё, теперь нужно было немного подождать, чтобы он совсем застыл.

С вырубки протопал Савелий и бросил на землю две большие толстые ветки.

– Ещё пара ходок, и на всю ночь для костра хватит, – сказал он, отдуваясь. – Вань, а пошли со мной? – предложил он Чанову. – Завтра ведь тебе по артели кашеварить, вот как раз дров-то вместе и наберём? Там такое дерево хорошее ядром завалило, я один с ним никак не совладаю, а вместе мы вполне себе даже справимся.

– Ладно, братцы, лошадей пора обихаживать, а там и спать скоро будем укладываться, – проговорил Силович. – Тимоха, как только с патронами закончишь возиться, ружейную пулелейку в мою торбу засунь и тоже к нам приходи.

Драгуны захватили кожаные вёдра, скребки и щётки и направились к тому месту, где стоял под охраной караулов полковой табун.

– Сейчас я, Силович, уже скоро! – крикнул Тимофей, выбивая на постеленную тряпицу тяжёлые, блестящие кругляши. Ему ещё предстояло снять с них заусенцы и вложить в скрученные уже заранее патронные цилиндрики с порохом.

Посреди ночи с осадной линии послышалась трескотня выстрелов и басовито бухнули пушки.

– Татары на вылазку пошли! – разнёсся крик над растревоженным лагерем.

– Эскадрон, в колонну по шесть становись! – разнеслась команда Огнева. – Трубач, сигнал!

Быстро заскочив в общий строй, Тимоха поправил на голове каску и затянул её ремешок. Пистоль за поясом, лядунка через плечо, а в руках мушкет с надетым уже на ствол штыком. Где-то там за садами бухали выстрелы, а их эскадрон сбивался в единую колонну.

– Бегоом, марш! – крикнул капитан и выхватил из ножен саблю. – Быстрее, братцы, там наши неприятеля на валу сдерживают!

Топая сапогами по замёрзшей земле, драгуны пробежали отделяющее их от осадной линии расстояние за несколько минут. Вместе с ними спешили на помощь егеря Семнадцатого полка, мушкетёры Севастопольского и гренадёры из Тифлисского. Впереди сверкали огоньки от ружейных выстрелов и слышались крики. Забежав на невысокую насыпь, колонна с ходу ударила по подступившему к ней вплотную неприятелю. Драгуны и гренадёры штыками отбросили наседавших и погнали их к себе в крепость, а с вала уже били им вслед выстроившиеся шеренги егерей.

– Назад, назад, не увлекаться! Отводить войска к линии! – приказал Цицианов. – Бить отход – это может быть ловушка!

Гремели барабаны и трубы, подавая сигналы на отход. Колонны, ощетинившись штыками, пятились назад. За весь этот короткий ночной бой Тимофей не успел даже и выстрелить из своего мушкета, настолько всё быстро и суматошно получилось.

Войска с осадной укреплённой линии не убирали на всякий случай всю ночь. Шеренги солдат стояли с примкнутыми к ружьям штыками поверх вала и напряжённо слушали, как где-то там внизу в темноте на поле стонали раненые татары.

– А я как раз вниз, по-быстрому «до ветра» спустился, – рассказывал Тимофею Блохин. – Ну ты же меня знаешь, Тимош, у меня-то ведь слух, он очень сильно хороший. Вот, значит, и слышу я, что стук какой-то со стороны крепости идёт, позвякивает там, что ли, кто, а ещё и словно бы бормочет. – Я кричу «Стой! Кто идёт?!» Ну, как и положено, в ночном карауле окликаю, значит. А в меня вдруг – бах, бах! Пулять с поля давай. Ох и страшно! Я бегом на вал, а там уже все наши с ружьями наготове стоят. Ну, мы и тоже давай в ответ стрелять. А потом уже татары ближе подбежали, визжат, горланят по-своему. На вал было к нам полезли, а мы их с него штыками, словно бы вилами, отпихиваем. Тимох, я двоих прямо насмерть ведь заколол, ты представляешь?! Вот ей-богу не вру! – перекрестился Лёнька. – А одного пулей прямо в упор свалил, он нашего унтера зарубил саблей и на меня такой разворачивается, глазищами своими зыркает. Ладно вот я заряд в ствол успел заложить. Хлоп! И прямо в башку ему пулей!

– Много наших порубили? – оборвал рассказ Блохина Герасим.

– Двоих, – ответил со вздохом Лёнька, – унтера Матвея Ефремовича и Ваньку Головина. Ещё двоих ранили, правда, вроде бы как не сильно. А вы быстро к нам подбежали, молодцы. И егеря из Семнадцатого тоже шустрые. Даже быстрее вас они сюда подскочили и давай этих с вала тоже сгонять. Ну а тут уже и колонны по ним ударили.

С восточной стороны посветлело, и на поле перед валом стали видны тёмные холмики.

– Заметили, братцы? Уже часа два как не слышно стонов, – проговорил тихо Савелий. – Видать, все, кто отползти не смог подальше от вала, тот совсем уже там замёрз.

Ещё дважды посылал князь Цицианов парламентёров в крепость, пытаясь убедить хана сдать город и принять подданство России. В последнем письме ему предлагалось даже остаться владельцем своей земли на правах данника, но он был непреклонен. В назначенный срок подачи ответа пушки из крепости открыли огонь по русским.

– …Никак не сможем мы отсюда уйти… – Тимоха, стоя в карауле, услышал обрывок разговора командира эскадрона с офицером из штаба полка. – Ты пойми, Сергей, это ведь будет неслыханный стыд для непобедимых российских войск – вот так вот убраться отсюда. Мы вон неприступный Очаков и Измаил недавно брали, а тут какая-то ханская Гянджа! На Кавказе силу уважают. Покажем здесь слабину, и все те, кто под нашу руку ранее перешли, сразу же от нас отпадут. А пересидеть татар мы тут точно не сможем, у нас все