А я без иллюзий, наверное, не могу. Да и не хочу.

Лучше все чувства и ощущения выразить в пьесе.

Даже Эмма говорит, что влюбляется в своих героев.

Мне это подходит, совершенно безопасное дело!

Фрейд писал о сублимации, вот и я буду сублимировать,перерабатывать живущую во мне сексуальность в шедевры драматургии. Мне самойстало смешно от этих глупых мыслей. Я расплатилась и пошла домой.

– Саша, ну где вас носит в такую погоду? –огорченно качала головой Вера Ивановна. – Холод на улице, сырость. Ох, какя по нормальной зиме соскучилась! Со снегом, когда все бело…

– Да бросьте, Вера Ивановна, в Москве, когда снег, такаягрязища непролазная, под ногами снежная каша, соль, а под этой «прелестью» ещелед, фу!

То ли дело здесь. Я когда куртку эту покупала, мнепродавщица говорит, «вы ее всю зиму проносите, если свитерок надеть». Я попривычке думаю: ничего себе, у нас в такой куртяшке разве что в октябре ходитьможно. А тут и вправду всю зиму в ней прохожу, никакие шубы не нужны, теплыесапожищи… Мне такая зима больше нравится.

– Вы морская душа, Саша, – засмеялась ВераИвановна.

Почему-то от этих слов мне опять вспомнился Алекс. Он ведьтоже морская душа. Корабел окаянный, не корабел, а кобель, самый обычныйкобель… И Глеб кобель… Они все кобели… Ну их к черту, обойдусь!

Я поднялась к себе и села за машинку. Начну писать пьесу,там поглядим… Может, ничего и не получится. Но чистый лист в машинке меня нетолько не пугал, а, наоборот, неудержимо привлекал. Вероятно, так начинаетсяграфомания.

Минула неделя. Я ощущала лихорадочное возбуждение от своейработы. Когда перечитывала написанное, сама бурно переживала все происходящее впьесе, смеялась, грустила, негодовала… Вероятно, со стороны меня можно былопринять за сумасшедшую, но, к счастью, никто меня не видел за работой. А потомвдруг все застопорилось. Я никак не могла решить, что делать дальше. Получалоськак-то жидко… Не хватало чего-то или кого-то… Наверное, нужна еще какая-то, каквыражаются в оперетте, «каскадная пара». Или комический персонаж, словом,что-то отвлекающее немного от главных героев.

Я попробовала изобразить свою свекровь, но получилосьслишком ходульно и примитивно, вероятно оттого, что я ее не любила. Своихглавных героев, которых я назвала Мария (в честь бабушки) и Тарас (естественно,в честь Тараса Асламазяна), я успела полюбить. Дуня, узнав, что я взялась за пьесу,ходила буквально на цыпочках и не приставала.

Часов в пять я вдруг ощутила жуткую усталость, голова плохосоображала, и я решила пройтись. Уже начинало темнеть. Я хотела позвать с собойДуню, но она куда-то умчалась. Я надела свитер и кожаную куртку. Ветер с моряпробирал до костей. Но я все-таки вышла на набережную, думая только о своейпьесе, о том, что же мне делать с сюжетом. У меня как-то не получалосьпродумать все до конца. Одно я точно знала – у пьесы будет хороший конец.Терпеть не могу плохие концы, а особенно меня раздражает, когда обычнуюлитературную или киношную поделку плохим концом пытаются как бы приподнять. Тоесть: вот вы не думайте, что у нас просто боевичок – ни боже мой, у нас высокаятрагедия, поскольку героя в конце укокошили или героиню заставили уйти в ночь…Я для себя решила: пишу комедию, и все. Постараюсь, чтобы она была веселой иизящной, а на большее я не претендую. И вообще, Я за чистоту жанра!

Я уже повернула обратно, протопав добрых два километра, ипочувствовала, что замерзла. Тогда я свернула с набережной в боковую улочку иувидела незнакомое кафе, в витрине которого умывался симпатичный серый котяра,толстый и полосатый, которого так и хотелось потискать. Наш Фабио тискать себяне позволяет. Не то чтобы я рассчитывала, что серый симпатяга пойдет ко мне наруки, нет, но просто мне хотелось выпить чего-нибудь горяченького в местечке свидом на кота, а может, и горячительного.

Я вошла. Кафе было небольшое, уютное, топилась голландскаяпечка. Я села в уголке и заказала горячий шоколад и пирог с сыром. От прогулкипо холоду хотелось есть, тем более что на обед сегодня была паэлья, которую яне очень-то люблю. За соседним столиком сидела юная парочка, им было лет повосемнадцать, наверное. А в другом углу женщина лет шестидесяти пила джин.Пирог оказался восхитительным, а шоколад, на мой вкус, пожалуй, жидковатым, нозато очень горячим, и я скоро согрелась.

Посижу еще минут двадцать и пойду домой, решила я. В кафетихонько играло радио. Колокольчик на двери звякнул. Я подняла глаза. Вошелмужчина, очень пожилой, высокий, довольно грузный, мне почему-то подумалось –не местный. Может быть, даже русский. Одет он был хорошо, дорого. К нему сразунаправилась хозяйка. Он что-то ей сказал, она не поняла. Я прислушалась. Онговорил по-английски, но это не был его родной язык. Они никак не могли понятьдруг друга. Но наконец она принесла ему чай и рюмку какого-то напитка. Онвзглянул на эту рюмку с таким презрением, что я поняла – это мойсоотечественник. Интересно, что могло в это время года привести сюда этогочеловека с усталым и грустным лицом? Он выпил рюмку одним глотком и жестомподозвал хозяйку. Протянул ей пустую рюмку и показал на стакан с чаем. Видимо,хотел стакан горячительного, а не жалкую по русским меркам рюмку. Но хозяйка,похоже, не в состоянии была это уразуметь и таращила на него глаза, поэтому онв сердцах произнес: «Вот дура чертова!» Я решила вмешаться и помочьсоотечественнику, тем более что для объяснений в кафе моих знаний испанскоговполне хватало. Я поднялась и подошла к его столику:

– Вы хотите заказать стакан, да?

– Господи, вы русская? Какое счастье, она не понимает,что я хочу. Пожалуйста, объясните ей, что мне нужен стакан коньяка…

Надо заметить, что он поднялся, когда я подошла к нему.

– Я попробую ей это внушить, – сказала я. –Может, вы еще что-то хотите? Могу порекомендовать сырный пирог. Удивительновкусно.

– Спасибо вам огромное. Вы меня выручили. Судовольствием попробую пирог.

Я сделала заказ, безмерно гордясь своим лингвистическимдаром, которого я прежде за собой не знала, хотя в детстве, живя несколько летподряд на даче в Эстонии, вполне сносно объяснялась по-эстонски, –конечно, только в пределах магазинов, рынка и кафе, но все-таки.

Хозяйка немного удивилась, пожала плечами, но принесламужчине заказ. Я села за свой столик, а он благодарно прижал руку к сердцу.Залпом выпил коньяк и блаженно выдохнул. А потом взялся за пирог, попробовалего и показал мне большой палец. Я допила свой шоколад и достала из карманакошелек. В этот момент он вдруг подошел к моему столику.

– Простите ради бога, – начал он, – я никакне ожидал встретить тут соотечественницу. Местечко уж больно глухое, выпозволите присесть?

– Пожалуйста.

– Торопитесь?

– Да нет, не очень.