– А у вас дети есть?

– Нет, я себе.

– Взрослые таких не носят, – пожала плечамидевочка.

– Серьезно? Какая жалость! А ты плавать умеешь?

– Умею, конечно! А вы, что ли, не умеете?

– Почему? Умею, просто давно не была у моря, боюсь, неразучилась ли.

Девочка смотрела на меня испытующе.

– А вы с мамой давно дружите? Что-то я никогда про васне слышала.

– Нет, недавно подружились. Надеюсь, мы и с тобойподружимся.

– А зачем нам с вами дружиться?

– Понимаешь, я тут останусь пожить.

– Зачем?

– Надо. Буду тут работать.

– Кем?

Эмма вдруг покраснела. Чувствовалось, что она немного робеетпри дочери.

– Саша будет мне помогать с романами…

– Ой, кошмарики! – воскликнула девочка. –Мама, тебе не надоело?

– Дуняша, что ты за человек, другая бы гордиласьматерью, а ты…

– Да чем гордиться, мама? Не вижу повода. А вы тутдолго жить будете?

– Посмотрим.

– Вы на роликах катаетесь?

– Нет, никогда даже не пробовала. А ты меня научишь?

– Саш, ты что? – испугалась Эмма. – Зачемтебе это надо, смотри, шею сломаешь. Лучше пусть Дуняшка тебя испанскомунаучит, больше пользы.

– Одно другому не мешает. Будем ездить на роликах иговорить по-испански, чем плохо?

Дуня посмотрела на меня с интересом.

– Вы не придуриваетесь? – осведомилась она.

– Даже не собираюсь! А тут ролики можно купить?

– Можно. В Пальме. Мама, поедем в Пальму?

– Обязательно поедем, только не сейчас. Дай старымженщинам отдохнуть с дороги, на море сходить и все такое.

– Мам, а ты надолго?

– На пять дней, больше не получится.

– И то хлеб, – как-то не по-детски вздохнулаДуня. – Ладно, вы тут разбирайтесь, а потом посмотрим. Мам, ужинать будемв ресторане.

– Договорились.

Дуня убежала.

– Ты ей понравилась, – сказала Эмма с явнымоблегчением. – Это хорошо, я хоть спокойна буду… Ты теплый человечек,Саша, а Дуньке тепла не хватает, хоть Вера Ивановна хорошая женщина, но ужточно на роликах с ней кататься не будет. Ладно, кончаем треп, идем на море!

До моря было пять минут ходьбы. На пляже торчали забавныегрибки, похожие на вьетнамские соломенные шляпы, только какие-то лохматые.Народу было много, по волнам летали пестрые прозрачные стрекозы – серфы. Авдоль моря над полосой пляжей тянулась белая, усаженная пальмами набережная. Уменя захватило дух.

– Какая прелесть! Боже мой, неужели это наяву? Эмма,ущипни меня! И я буду жить в этом раю?

– Погоди, взвоешь еще, надоест тебе этот рай хужегорькой редьки!

– Не надоест, не может такого быть!

Мы купались, плавали, потом пошли в кафе, пили ледяной сок икрепкий, обжигающий кофе.

– Саш, я вот хочу спросить… У тебя подруги есть?

– В общем-то нет, есть одна подруга еще моей мамы – я сней тоже дружу, а больше никого. До замужества были, и много, а потом… Кто-томне жутко позавидовал, когда я за Глеба вышла, кто-то уехал, кто-то с годамиотсеялся… Теперь я понимаю, что это не правильно – всю себя посвящать мужу,какой бы он ни был.

– Вот и у меня с подругами напряженка. А сейчас вообще…Понимаешь, я все время с такими людьми общаюсь, что там нормальным бабам невыжить. Либо акулы, либо рыбки-прилипалы.

– Ты тоже акула?

– Еще какая, – тяжело вздохнула Эмма. – Номеня вывели…

– Как – вывели? – не поняла я.

– Вывели новую породу… Я раньше не была такой, я раньшене акула была, а Акулина простодырая. У меня теперь знаешь какая хватка? Помесьакулы с бульдожиной. Самой иногда противно, но что ж поделать… Слушай, а почемуты просила ничего не говорить Тарасу?

– Просто не хочу, чтобы один человек об этом знал.Только и всего.

– Муж?

– Ну и муж тоже, хотя муж вряд ли стал бы меня тутискать.

– Я вообще про этот дом никому особо не треплюсь. ИТарас тоже не знает. Я всем говорю, что Дуняшка в Швейцарии. Слушай, а что замужик-то, от которого ты прячешься?

Я рассказала ей о Шалимове.

– Не знаю такого. Но мужикам вообще верить нельзя, этоя давно поняла. Эх, знала б ты, как я их всех ненавижу! Ничего, подруга, будети на нашей улице праздник!

– С мужиками? – засмеялась я.

– Куда от них, блин, денешься! Кстати о праздниках.Сегодня гуляем. А завтра начнем разбираться с романом. У тебя там вопросынакопились, надо все посмотреть, чтобы потом ты спокойно работала. Сколькостраниц в день ты реально можешь сделать?

– Ну в Москве больше четырех-пяти у меня не получалось.Здесь, может быть, и больше будет выходить.

– Ну в сезон это вряд ли: море, курортные радости, покаосвоишься, то да се, а вот как дожди пойдут, народ разъедется, тогда уж иприналяжешь. Но за три месяца одолеешь? А то у меня уж и следующий на подходе.

– Нет вопросов. Я задаром твой хлеб есть не буду.

– Ну вот, ты обиделась, так я и знала.

– Я нисколько не обиделась. Просто ты спросила, яответила. А скажи, когда здесь сезон кончается?

– Ну в принципе в октябре. Хотя иногда бывает и октябрьнеплохой. Так что пользуйся солнышком напоследок, набирайся здоровья, а то тыбледная. Эх, видела бы ты, какую я Дуньку сюда привезла: тощая, глазаввалившиеся, жуть. А сейчас ты видела эту ряху? Розан, как моя бабка говорила,чистый розан. Слава богу, могу ее тут держать. Зачем ей в Москве жить и знатьпро мою жизнь всякое лишнее… Я, Сашка, понимаешь, слаба на передок. Хотьмужиков ненавижу, а без этого дела обходиться не могу. Но мужики у меня долгоне задерживаются, зачем девчонке эту чехарду наблюдать, понимаешь?

– Ну если ты только из-за этого ее сюда сослала…

– Сослала? Да что ты понимаешь. Кроме траха у меня вжизни еще уйма всяких заморочек, которые девчонке совсем ни к чему. Я хочу,чтобы она у меня чистенькая выросла, она умная, у нее не голова, а прямоАкадемия наук.

– А где ее отец?

– Отец? Кабы знать. Хотя и знать не хочу. Та ещескотина… Да вообще, в Москве у меня на дочку времени совсем нет, а сюда яприезжаю хоть ненадолго, но свободная. И тут уж все внимание ей, – словнооправдываясь перед самой собой, говорила Эмма.