– Наверное, нам придется научить Сухаря капризничать на старте – брыкаться, вставать на дыбы, вырываться или выбрасывать еще какие-нибудь коленца, – горько заметил Ховард. – Тогда ему позволят стартовать вне стартовых боксов, где он может свободно броситься вперед, без каких-либо помех. Так поступает Адмирал, и эта тактика, похоже, весьма эффективна. Если твою лошадь хотят покалечить, думаю, лучше убрать ее из толпы{350}.

Но его никто не захотел слушать. Ховарду пришлось спешно подыскивать нового жокея – он получил предложение выставить Сухаря на скачках в Тихуане. Они должны были состояться, пока Вульф еще будет отстранен от скачек. В 1934 году, когда Мексика ввела запрет на азартные игры, полная жизни Тихуана, которую знали Вульф и Поллард, ушла в прошлое. Недавняя отмена запрета на скачки не смогла вернуть городку его былую славу. Ипподром Агуа-Кальенте, построенный за 3 миллиона долларов в 1929 году, был продан в 1936 году всего за 140 тысяч. Он напоминал лишь тень себя прошлого. Тогда-то руководитель Кальенте Джин Нормайл и выдвинул идею возродить одноименные скачки и пригласить на них Сухаря. Это предложение было как нельзя более кстати, и Ховард не мог не согласиться. После скачки-стотысячника судья Санта-Аниты назначил Сухарю весовую нагрузку в 61,2 килограмма для участия в Сан-Хуан Капистрано, следующих запланированных скачках в расписании Сухаря. Ховард ни за что не согласился бы позволить лошади скакать с таким весом, поэтому идея Нормайла упрощала выбор. Руководство мексиканского скакового спорта не было связано правилами, запрещающими назначать нагрузку менее 45,3 килограмма, поэтому они могли назначить Сухарю 59 килограммов, а другим лошадям – менее 45 килограммов, если нужно. Ховард согласился. Хотя он до сих пор злился из-за отстранения Вульфа, но не хотел еще больше портить отношения с калифорнийским руководством конного спорта и не стал нанимать Вульфа на скачки в Мексике. Калифорния по-прежнему была основной базой Сухаря. С одобрения Смита Ховард нанял на эти скачки Спека Ричардсона.

Нормайл успешно провел операцию, чтобы заполучить Сухаря на скачки, но теперь он столкнулся с другой проблемой. Никто не хотел состязаться с жеребцом Ховарда. Нормайл предложил большую награду за 2–5-е места и предложил снизить весовую нагрузку, чтобы разница с нагрузкой Сухаря составляла от 10 до 14,5 килограмма. Это сработало: владельцы еще семи лошадей выставили своих питомцев, чтобы посоревноваться за второе место.

Команда Сухаря прибыла в городок с большой помпой. Ховард въехал на первом из восьми лимузинов фирмы «Бьюик», в которые набилось три десятка его лучших друзей. По прибытии Сухаря фанаты теснились по бокам его фургона, как снежные сугробы. Дверь открылась, и конь появился перед публикой. Защелкали затворы фотоаппаратов, и толпа стала напирать. В сопровождении двух охранников из бюро Пинкертона Сухарь спрыгнул с пандуса – прямо в толпу поклонников. Он принял эффектную позу и замер{351}. Он так часто позировал, что, казалось, знал, чего от него хотят, когда вокруг шумят представители прессы, которые окрестили его «кинозвездой». Как всегда, он с достоинством поднял голову, поставил уши, распушил хвост и стоял, не шелохнувшись, пока видел направленные на него объективы. Когда он слышал щелчок, то расслаблялся. Один фотограф захотел снять его в профиль, и Сухаря развернули боком. Но каждый раз, когда репортер поднимал фотоаппарат, конь поворачивал морду и смотрел прямо в камеру. Фотограф даже пробовал спрятаться в кустах, пока его помощник отвлекал коня, но каждый раз, когда он собирался сделать снимок, Сухарь поворачивался и смотрел в его сторону. Спустя восемь минут мучений Смит вытащил из кармана морковку и бросил ее ассистенту фотографа. «Вот, держите, – объяснит тренер. – Он ее любит. Держите морковь так, чтобы Сухарь ее не достал, и пусть уже ваш друг сделает снимок». Это сработало.

Поллард наконец достаточно окреп, чтобы путешествовать, и приехал в город, где когда-то считался лучшим. Город юности показался Реду каким-то съежившимся, выцветшим. Огромный ипподром стоял пустой и заброшенный. Оживленные улицы, по которым Вульф гонял на своем «студебекере», были тихими и безлюдными – теперь по ним гонял только ветер. И даже девицы из «Красной мельницы» куда-то подевались. Дом знаменитых развратниц, способных пускать дым из всех щелей, восстановили и переоборудовали – подумать только! – в школу для детей. Позже это здание станет церковью. Лишь один бизнес по-прежнему процветал в городке – оформление разводов. Процедуру проводили легко и быстро, в холодных конторах, которые прежде были шумными барами.

Но однажды весной 1938 года Сухарю удалось воскресить прежнюю Тихуану и Агуа-Кальенте{352}. Задолго до Дня Сухаря в городок потянулись американцы. Гостиницы заполняли фанаты Сухаря, съезжавшиеся со всех уголков Соединенных Штатов. Местные власти, осознав, что принимают самого важного и желанного гостя, который когда-либо пересекал границы их города, судорожно готовились к встрече. Железные дороги вносили в расписания специальные поезда, чтобы перевезти кучу народа к южным границам страны.

Дорожные строители спешно расширяли дороги, ведущие из Калифорнии. На ипподроме установили дополнительные окошки тотализатора, оборудовали с десяток кабинок букмекеров на внутреннем поле, открыли все свободные зоны в здании клуба и наняли целую армию работников. Хотя парковка могла вместить до пятнадцати тысяч автомобилей, власти знали, что этого будет недостаточно, и принялись расчищать место для дополнительной парковки.

Но все их усилия не спасли положения. На рассвете дня скачек, 27 марта, фары первого автомобиля мигнули на пограничном пункте. К полудню «дорога в ад» была забита фанатами Сухаря. Пограничная полиция сбилась с ног, тщетно пытаясь развести пробки и организовать лавину машин в четыре потока. Через несколько часов машины заполнили все пространство от ворот ипподрома и до самой границы. На ипподроме дополнительная парковка была битком забита еще утром, поэтому зрители начали бросать свои машины просто на обочине и добираться до места пешком. Когда все обочины были уже забиты, они рассредоточились в местном гольф-клубе и просто на лужайках перед домами местных жителей. Задолго до начала первого забега трибуны были заполнены сверх предела – собралась самая большая зрительская аудитория в истории ипподрома. У паддока столпилось столько народу, сколько было на трибунах за день до этого.