эмоциональной свободы по целому ряду причин. 1. Она скрывает тот факт, что женщины и мужчины неравноправны при заключении сексуальных договоров, мужчины более эмоционально отстранены, а женщины более уязвимы в стремлении превратить такие отношения в эмоциональные. 2. Эмоции и сексуальное влечение являются единственным законным основанием сексуальных связей и по сути своей не могут быть закреплены договором. 3. Сексуально-эмоциональные отношения могут быть пересмотрены в одностороннем порядке любым участником и в любой момент. 4. Заключение договора может быть затруднено потребностью поддерживать самооценку. 5. Эмоционально-сексуальные договоры могут быть расторгнуты без каких-либо (или практически без) штрафных санкций, что делает разрыв отношений вероятной и постоянной угрозой для самооценки. 6. Поскольку сущность интимных отношений по большей части не может быть договорной, в такие отношения вступают и анализируют их, предполагая их окончание, что заставляет партнеров прибегать к стратегии расчета и предотвращения рисков, приводя, таким, образом к предусмотрительному выходу из отношений.

Ричард Сеннетт обнаружил, что временные работники, которые поначалу даже наслаждаются своим кочевым образом жизни, быстро устают и больше всего на свете стремятся к гарантированной занятости. «Они нуждаются в том, чтобы кто-нибудь захотел их навсегда, участие в социальной структуре имеет бόльшее значение, чем собственная свобода передвижения»470. Стремление быть всегда востребованным и участвовать в социальной структуре действительно становится стремлением общества, насыщенного свободой передвижения и выхода. В таком обществе только предприниматель, который знает, как воспользоваться неопределенностью, то есть тем, что неизвестно заранее и не поддается измерению, может использовать рыночные механизмы и извлекать из них прибыль471. В экономической жизни в выигрыше чаще всего оказываются те, кто рискует, сталкиваясь с неопределенностью. Однако успешными самостоятельными предпринимателями в романтической жизни становятся либо те, кто почти не сталкивается с неопределенностью (благодаря многочисленным социальным и экономическим активам), либо те, кто умеет преодолевать неопределенность и свое неприятие потерь.

Развод как негативные отношения

«Нет» — самое сильное слово в вашем лексиконе.

Октавия Спенсер472

Sa vulnerabilite à elle, personne ne s’en souciait jamais. Emilie remercie la thérapie, qui lui a appris à fermer sa porte, de temps à autre, c’est grace à ça qu’elle est encore dans la course (…) Elle n’a pas à se justifier, et encore moins à se culpabiliser.

Virginie Despentes473

Никогда никому не было дела до ее уязвимости. Эмилия благодарна психотерапии, которая научила ее закрываться время от времени, именно благодаря этому она до сих пор еще не сошла с дистанции. <...> Ей нет необходимости оправдываться, не говоря уже о том, чтобы винить себя.

Виржини Депант

В своей работе «Реляционные концепции в психоанализе» (Relational Concepts in Psychoanalysis) известный психоаналитик Стивен Митчелл упоминает ткацкий станок Пенелопы, чтобы охарактеризовать деятельность психики.

«Подобно Пенелопе в кажущейся целеустремленности ее дневных трудов, мы воспринимаем нашу повседневную жизнь как направленную и линейную, мы пытаемся куда-то добраться, что-то сделать, каким-то образом определиться. Однако, как и Пенелопа, занимавшаяся ночным саботажем, мы бессознательно нейтрализуем наши усилия, усложняем намеченные цели, ищем и создаем те же самые ограничения и препятствия, с которыми боремся»474.

Метафора Митчелла и сильна, и ошибочна по крайней мере в двух важных аспектах. Во-первых, Пенелопа точно знает, что делает, когда распускает сотканное ею за день ритуальное полотно: она уничтожает его, потому что ждет возвращения Одиссея и оттягивает время, пытаясь отвадить навязчивых женихов, она держит их на расстоянии, утверждая, что не может снова выйти замуж, пока не закончит ткать саван для отца Одиссея, Лаэрта. Это сознательный и хитроумный поступок: Пенелопа защищает свою верность Одиссею и свою независимость от настойчивых поклонников. Митчелл, таким образом, отрицает нашу способность полностью осознавать, что мы распускаем сотканное нами одеяние, отрицает, что мы можем сознательно удерживать на расстоянии других людей, руководствуясь исключительно силой собственной воли. Во-вторых, Митчелл предполагает, что у нас есть «дневные цели», которые исчезают из нашего сознания под покровом ночи, тем самым превращая нашу психику в единственную действующую силу, ответственную за распускание одеяния, которое мы ткем, оставляя социальный порядок неизученным, а нас дрожащими от холода; беззащитными в своей наготе.

Позиция Митчелла широко распространена среди психологов, которые по призванию и в силу профессии не обращают внимания на институциональную двойственную структуру современных индивидуумов, оказавшуюся в ловушке между капиталистическим императивом обретения независимости и романтической фантазией о длительной и моногамной привязанности. На самом деле мы можем целенаправленно и сознательно распускать сотканное нами полотно, и эта целенаправленность может быть результатом действия неведомых и неподконтрольных нам социальных сил. И если в предыдущих главах рассматривался отказ от формирования связей, обусловленный различными механизмами, такими как путаница фреймов, онтологическая неопределенность или отсутствие доверия, тот в этой главе я рассматриваю гораздо более сознательный и обдуманный процесс исчезновения любви в уже устоявшихся отношениях.

Одной из отличительных черт модерна в ХХ веке являлись изменения в структуре семьи в результате развода, ставшего непременной потенциальной возможностью современного брака. Развод является особенно интересным социологическим феноменом, поскольку он затрагивает основной институт, перешедший из прошлого мира в современный, а именно семью. Этот институт обеспечивает биологическое воспроизводство, направляет сексуальность, имеет решающее значение для социального воспроизводства и социальной мобильности, а также способствует накоплению и передаче богатства. Развод — как акт отрицания выбора, влияющий на важнейший социальный институт брака, — содержит в себе ключевые социальные и культурные факторы модерна, анализируемые на всех его этапах: переход от репродуктивной сексуальности к рекреационной, переход экономических моделей накопления богатства от семьи к потребительской сфере, роль потребительской культуры в формировании личности, прекращение образования связей согласно социальному происхождению и его замена договорными формами, основанными на выборе. Развод — это наиболее заметная и публичная форма невыбора, наиболее узаконенная форма отсутствия любви, и он, как и другие формы отказа от выбора, является прямым следствием социальных факторов, анализируемых на протяжении всей этой книги.

На первый взгляд создается впечатление, что негативные отношения, характеризующиеся быстрым и относительно легким завершением (или его постоянной возможностью), описанные в предыдущих главах, отличаются от развода, который является трудным и в высшей степени узаконенным расторжением официального обязательства. Исчезновение любви, сопровождающее развод, выглядит как медленное распускание или разрыв сотканной материи, в то время как вышеупомянутая форма отсутствия любви, влекущая легкое расставание, выглядит как неспособность или нежелание пускать в ход какую бы то ни было нить вообще или ткать какую бы то ни