не сказал ничего глубокого. Если какой момент и требовал глубины, то этот, а я его упустил. Еще сильней мне было стыдно за причину. Я недостаточно страдал. Я был в восторге от того, что начинаю самостоятельную жизнь, а это означало, что я неблагодарный, плохой сын. Я бросил свою мать без малейшего чувства вины, просто помахав рукой на прощание.

Когда самолет взлетел, я понял наконец, почему страдаю так мало. Мы с мамой постоянно прощались с тех пор, как мне исполнилось одиннадцать лет. Отправляя меня в Манхассет, подталкивая к дружбе с дядей Чарли и парнями, мама отрывала меня от себя, а себя – от меня, каждый раз по маленькому кусочку. Наверное, это осознание пришло ко мне благодаря пушистым облакам за иллюминаторами самолета. Мама незаметно, осторожно отрезала по полоске от себя самой, отсылая меня каждое лето.

С этих пор мне придется довольствоваться лишь теми спасительными одеялами, которые я придумаю для себя сам. И ни одно не будет таким действенным – и таким надежным, – как бар Стива.

Часть вторая

…Праведником часто становится раскаявшийся грешник.

Кто не грешил – не каялся.

Уильям Шекспир. «Мера за меру»

Глава 21. Дьявол и «Мерриам Вебстер»

Таксист выставил мои чемоданы перед воротами Фелпс. Повсюду толпились семьи новоиспеченных студентов, и он заозирался в поисках моих родных, словно они были с нами, когда я садился в такси на Юнион-Стейшн, и выпали где-то по дороге до университетского городка.

– Ты один? – спросил он.

– Да.

– Помочь с вещами?

Я кивнул.

Он подхватил один из моих чемоданов, и мы бок о бок прошли под высокой аркой через темный туннель до залитого солнцем двора Старого кампуса. Даже ворота Йеля, подумал я, как будто олицетворяют и символизируют суть этого места – переход из тьмы к свету.

Мы спросили, как добраться до Райт-Холла, который на поверку оказался общежитием столетней давности, вряд ли более крепким, чем дедов дом. Моя комната находилась на пятом этаже, и там уже были люди. Один из трех моих соседей распаковывал свои чемоданы с помощью родителей и сестер. Мы с ним пожали друг другу руки, а его мать повернулась к таксисту.

– Вы, должно быть, очень гордитесь! – воскликнула она. – Прекрасный момент для любого родителя!

Растерявшись, таксист сдернул с головы кепку и тоже пожал ей руку. Она представилась сама, представила своего мужа, и я, чтобы предупредить дальнейшие вопросы вроде того, где мы предпочитаем проводить отпуска – на Кейп-Код или Мартас-Винъярд, – протянул таксисту деньги и стал прощаться.

– О, – сказала мамаша, – я не…

– Всего хорошего, – таксист снова сдернул с головы кепку и спиной стал пятиться к двери.

Все обернулись ко мне.

– Я сегодня без сопровождения.

Мамаша натянуто улыбнулась. Мой сын будет жить с каким-то бродягой? Сестры продолжали раскладывать в шкафу его бельишко.

– Итак, – обратился ко мне новый сосед в попытке разрядить обстановку, – что означает Джей Ар?

Второй сосед вошел в двери тоже вместе с родителями; шофер лимузина тащил за ними полный набор дизайнерских чемоданов. Начались взаимные представления. Отец второго соседа, элегантный мужчина с грозным взглядом, зажал меня в углу и начал бомбардировать вопросами. Откуда я? Какую старшую школу закончил? Чем занимался все лето?

– Работал в юридической конторе на Манхэттене, – ответил я с гордостью.

– В какой?

Я назвал фирму, но он никак не отреагировал.

– Она маленькая, – добавил я. – Вряд ли вы о ней слышали.

Мужчина нахмурился. Все, я его потерял. Надо как-то реабилитироваться.

– Но пару лет назад она откололась от очень большой и престижной.

Это была правда. Но все равно, когда отец спросил название той, большой, фирмы, я впал в ступор. И выпалил первые три фамилии, звучавшие по-адвокатски, которые пришли мне в голову: Харт, Шаффнер и Маркс. Естественно, оказалось, что отец в модном бизнесе и прекрасно знает Харта, Шаффнера и Маркса – изготовителей мужских костюмов. Конечно же, он решил, что я дурак и обманщик, и с отвращением отвернулся.

Мне срочно надо было выйти на воздух.

Я кинулся к тому самому раскидистому вязу, под которым сидел, когда мы с мамой приезжали в Йель впервые. Прислонившись спиной к стволу, я наблюдал, как прибывают другие студенты – настоящая флотилия семейств проплывала по Колледж-стрит в машинах, стоивших три маминых годовых зарплаты. До сих пор мне не приходило в голову, как странно я буду выглядеть, явившись в Йель один, и насколько сильно будут отличаться от меня мои сокурсники. Помимо других переменных – одежды, обуви, родителей, – они обладали редкостной самоуверенностью. Она прямо-таки клубилась над кампусом, колыхаясь в воздухе, подобно августовской жаре, и, как жара, подтачивала мои силы. Я гадал, бывает ли