И тут у меня снова едва не отвалилась челюсть. Нормальное такое заявление… Что-то я не припомню, чтобы мне делали предложение.

Однако я промолчала, не без удовольствия наблюдая, как драконы уходят. Когда последний покинул холл и во дворе вновь послышался топот копыт и скрип колес экипажа, Бенсон дал знак своим людям, и те тоже направились к выходу.

– Что ж, полагаю, учитывая все сказанное, наше присутствие здесь более неуместно. Доброго дня, лорд Ардем.

Он поклонился Ламберту, повернулся к нам и отвесил еще один, более скромный поклон отцу.

– Директор Колт, скорейшего вам выздоровления.

– Благодарю.

Бенсон кивнул на прощание и мне, после чего повернулся к Мелисе. Несколько секунд они просто молча смотрели друг на друга, словно снова общались без слов. Потом Бенсон быстро поклонился еще раз, развернулся и стремительно вышел, а Мелиса судорожно вздохнула.

– Ну ты даешь, – восхитился отец, когда Ламберт подошел к нам. – Чисто Бэтмен.

Тот непонимающе нахмурился и пожал плечами.

– Я не понимаю, что это значит.

– Я тоже. Но Ника говорит, что это комплимент.

Ламберт перевел взгляд на меня и улыбнулся, но я не ответила ему взаимностью. Наоборот, насупилась и недовольно скрестила руки на груди.

– Они все равно вернутся, – мрачно предрекла Мелиса. – Рано или поздно. Дождутся момента.

– Посмотрим, рискнут ли, – самоуверенно заявил Ламберт. – В этом мире опасно быть способной к обороту горгульей. Но способный к обороту дракон может быть лишь источником опасности.

Колт понимающе кивнул, посмотрел на меня и снова перевел взгляд на Ламберта.

– Так, когда планируете свадьбу?

– Никогда, – первой ответила я, ни на кого не глядя. – Никакой свадьбы не будет. Он пошутил.

Не давая никому шанса меня остановить, я развернулась и торопливо пошла прочь.

– Ника! Ника, подожди! Ну куда ты?

Ламберт, конечно, пошел следом и всю дорогу не уставал звать меня, но не предпринимал серьезных попыток догнать, хотя мог сделать это в любой момент. Я понимала, что захлопнутая прямо перед его носом дверь не станет серьезным препятствием, но все равно иррационально разозлилась, когда он открыл ее и вошел в мою комнату без разрешения и даже без стука.

– И как это понимать? – каким-то театральным тоном возмутился Ламберт, разводя руки в стороны и изображая на лице недоумение.

– Это я у тебя должна спросить, как это понимать! – выпалила я, все еще держа руки скрещенными и следя за тем, чтобы между нами сохранялось расстояние. – Что это за заявления такие? Насчет будущей жены? Я на такое не подписывалась.

Теперь он тоже недовольно скрестил руки, вздергивая подбородок и глядя на меня сверху вниз с уже знакомым высокомерием.

– Не думал, что ты будешь против после всего, что между нами было. Особенно теперь, когда я вернул свой статус и положение в обществе.

– Не думал? Вот именно, ты не подумал! А следовало бы.

– Я не понимаю, Ника. Ты же говорила, что любишь меня.

– Так, стоп. Этого я не говорила! – возмутилась я, лихорадочно прокручивая в голове все те моменты, когда мы были вместе. Ведь не говорила же я такого? Не могла такого сказать…

– Ну, может, не прямо так, не словами… Но твое тело и взгляды говорили очень красноречиво.

В его глазах стали заметны лукавые искорки, давая понять, что драконье высокомерие сейчас – не больше, чем маска, причем надетая даже не для защиты, а для развлечения. Кажется, он посмеивался, не веря в мое возмущение. Вероятно, считал, что я набиваю себе цену или хочу показать, что сначала следовало прийти с кольцом и сделать все как полагается. Как тут у них, кстати, полагается, интересно?

Щекам некстати стало тепло от его открытого, просвечивающего насквозь взгляда, и руки сами собой расплелись и опустились, а вместе с ними упал и щит, который я пыталась держать. Да, возражать не имело смысла: я любила эту наглую драконью морду, и все во мне хотело если и не сразу замуж, то как минимум – быть навсегда с ним.

Если бы только не одно «но».

– Ламберт, какая разница, люблю я тебя или нет? – растеряв весь задор, с трудом выдавила я. – Сам же говорил, что ты полюбить меня не сможешь.

Он сделал осторожный шаг в мою сторону и, заметив, что я не отступила, добавил еще один, сокращая расстояние между нами.

– Помнится, ты говорила, что тебе это неважно, что я могу тлеть, а твоего огня хватит на двоих.

Я пристыженно опустила взгляд. Да, это действительно говорила, хорошо помню. И наверное, Ламберт не виноват, если действовал исходя из этих слов. Ведь я так и не сказала ему, что буквально на следующий день мое мнение переменилось.

– Я солгала тогда, – призналась тихо. – Солгала прежде всего себе, а тебе уже за компанию. Я… не хочу так. Просто поняла это немного позже. Я хочу, чтобы у меня было, как у них.

Неловким жестом я указала на стол, где так и лежал альбом, раскрытый на той странице, откуда я вырвала фотографию. Надо бы потом ее вклеить обратно…

Ламберт бросил взгляд в указанном направлении, но не стал задерживать его на альбоме, снова повернулся ко мне, едва заметно улыбаясь. Сделав еще несколько шагов, он оказался рядом, взял мою руку в свои и поднес ее к губам, поцеловав сначала тыльную сторону ладони, а потом и внутреннюю. От последнего прикосновения я непроизвольно охнула, чувствуя, как пресловутые бабочки в животе вновь взметнулись и принялись щекотать.

– Ты имеешь на это право, Ника. Я всегда так считал, с самого начала. Ты никогда не была для меня ни игрушкой, ни заменой, ни сиюминутным утешением. Я потому и не хотел давать тебе авансов или что-то обещать. Лжи и притворства слишком много в других аспектах нашей жизни, чтобы тащить их еще и в собственную постель. Я собирался уйти, чтобы не тревожить твое сердце. Вдали от меня оно бы успокоилось и полюбило другого, более достойного. Таков был план еще вчера днем, но… не сегодня утром.

От его прикосновений и звука голоса я впала в почти медитативное состояние, не вникая в суть слов. Но когда Ламберт замолчал, их смысл все-таки меня догнал.

– А что случилось этим утром?

– Ночью. Это случилось еще ночью. Я едва не умер, если помнишь.

– Честно говоря, предпочла бы об этом забыть, – призналась я, чувствуя, как меня передернуло от воспоминания. От ощущения пустоты в груди и полной беспомощности.

– Огонь не только освободил меня от наказания рода, Ника. Он изменил меня, очистил, если хочешь. Не знаю как, но он сделал меня цельным, вернул способность к обороту. Хотя я никогда не был в твоем мире, и ты единственное, что меня с ним связывает. А еще огонь помог мне увидеть истину, которую я раньше не замечал. Когда понял, что все кончено, что мне не выбраться, я не испытал страха. Я не боялся ни боли, ни смерти. Был уверен, что мне и держаться-то в этом мире не за кого. Но потом пришла мысль о тебе. Понимаешь, единственное, с чем я не смог смириться, – это с тем, что больше не увижу тебя. Не прикоснусь, не почувствую твое прикосновение, не услышу голос…